Звать меня Кузнецов. Я один

Лапшин Виктор Михайлович (1944–2010) — поэт. Читающему миру его в начале 1980-х годов открыли Вадим Кожинов и Юрий Кузнецов. «Это настоящий поэт, — утверждал в 1983 году Кузнецов. — Это не летучий метеор. Он слишком крупен по массе и сокрушителен по удару, и можно легко предугадать, что, рассекая плотную атмосферу современного литературного внимания или сопротивления… он войдёт в русскую поэзию. Уже вошёл».

Но оправдал ли Лапшин надежды своих старых товарищей? Этот вопрос остался открытым.

Стоит отметить, что в 1985 году Юрий Кузнецов посвятил Лапшину стихотворение «Очищение». Поэт писал:

Когда ты спал лицом к стене,
Высокий дух сошёл во сне
И оборвал твой сон.
Ты обернулся: он!
   Твоя стена ушла в простор.
   Он на тебя смотрел в упор,
   И стал ты невесом,
   Как дым в луче косом.
Нечеловеческая мощь
Косым углом раскрыла нощь,
Тебя дотла сожгла
И в сумерки ушла.
   Как пепелище, ты лежал
   И дымом собственным дышал,
   Но ускользал и он
   За чистый небосклон.

В поэме «Дом» Кузнецов синтезировал свои размышления о времени, чтобы сказать о своём понимании Востока и Запада, о столкновении различных временных стихий, чтобы осмыслить войну и победу, чтобы объять и исчерпать высокую многосмысленность понятия «Дом», включающего семью, родину, историю, истину. Задача так велика, что поэма кажется неотчетливой по смыслу и незавершённой, как, впрочем, и другие поэмы Кузнецова (в частности, «Змеи на маяке» — поэма, заставляющая тревожно вглядываться, входить в текст и выходить из него с чувством, что ты разминулся с сутью).

Валентин Курбатов

(Из статьи критика «На полпути от мысли к сердцу», журнал «Москва», 1980, № 9).

В конечном счёте такая увеличивающая оптика — оптика Юрия Кузнецова: «Я льдину спускаю в бидон для воды — сквозь лёд увеличены пальцы». Впечатляющие фантасмагорические сдвиги — средство и следствие такого «лирического увеличения». Досадная гигантомания, которая дружно отмечена критикой, — тоже.

Принцип, который нащупал Заболоцкий, как видим, может иметь и неожиданное продолжение. Есть в увеличительном стекле Кузнецова некоторое сходство с той лупой, сквозь которую обэриуты рассматривали бабочек, букашек, травинки.

Увеличенные пальцы — это знаки эпического «увеличения» и космических претензий.

По ту сторону видна эпическая даль России, но она укрупнённо даётся — через лицо. По ту сторону льдины чудится: «тряпкою мать протирает окно — она меня видит. Я вижу!» И в то же время эта немая сцена, похожая на сновидение, говорит о непреодолимой прозрачной преграде между человеком и человеком. Итак, этот причудливый образ предугадывает едва ли не главное противоречие Кузнецова — между эгоцентризмом и эпической претензией.

Анатолий Пикач

(«Вопросы литературы», 1980, № 8).

Пикач Анатолий — петербургский критик. В 2003 году он выпустил книгу «Табунок золотые копыта».

На днях в «Московском литераторе» прочитал из рук вон плохие стихи Ю. Кузнецова, безвкусные, с крикливо надорванным горлом, опасающиеся быть простыми. Что-то с ним происходит; видно, не всякому под силу оказываются глупые, преувеличенные «концептуальные» похвалы — объявление тебя мессией русской поэзии.

Александр Борщаговский

(Из письма критику Валентину Курбатову, январь 1981 года).