Звать меня Кузнецов. Я один

Мы были в одном семинаре. Кивали друг другу при встречах. Дистанцию, раз и навсегда установившуюся, не разрывали. Я ценил в нём то, что и после, добившись признания, он сохранил «отдельность» — что особенно, по-моему, ценно, и от поднимавшей его на щит «команды Кожинова», у него хватило, если не юмора, то иронии не побрататься и с этой тусовкой.

Вадим Перельмутер

(Из письма к Вячеславу Огрызко) 2011 год.

Перельмутер Вадим Григорьевич (Гершевич) (р. 1943) — литературовед. Во второй половине 1960-х годов он учился вместе с Ю. Кузнецовым в Литинституте и занимался в семинаре С. Наровчатова. После развала СССР Перельмутер переселился в Германию.

Кузнецов был требовательным человеком, каждое своё печатное слово он взвешивал, гранил. Подтверждение тому его проза о времени учёбы в Литературном институте. Мы видим здесь очень уверенную самоапологетику: выбросился, будучи нетрезвым, из окна — вокруг этого события возведён целый мистический «забор». Бил бутылки о потолок в общежитии (вряд ли он в тот момент сочинял шедевры!), это, оказывается, эстетическое действо. Но в этой самоапологетике всё-таки нет ничего оскорбительного по отношению к другим, зато есть стремление к красоте, жажда проникнуть в глубину явления, пусть даже и самого ничтожного.

Лидия Сычёва

(Из статьи «Кто как живёт, тот так и пишет», «Литературная Россия», 2011, 21 января).

Сычёва Лидия Андреевна (р. 1966) — писательница и общественная деятельница. Она считает себя ученицей Валентина Сорокина. Её позиция очень чётко выражена в интервью Екатерине Глушик. Сычёва заявила: «Духовная власть в России сегодня принадлежит биороботам, которые управляют с помощью телевидения. Потому что люди, даже очень плохие, не могут делать со страной то, что происходит у нас. На подобную информационную политику способны либо оккупанты, либо мутанты-биороботы. Русские по духу люди не могут так относиться к культуре, к традициям, к детям, к обществу вообще».

Мережковский как-то сказал, что Пушкин распался на две свои ипостаси: на ясновидца духа Достоевского и на ясновидца плоти Толстого. Ожидался поэт, который преодолел бы эту антиномию. Именно таким поэтом был Юрий Кузнецов.

Владимир Фёдоров

(Из беседы учёного с Максимом Газизовым «Москва против Москвы», газета «Литературная Россия», 2011, № 28, 15 июля).

Юра [Кузнецов. — В. О.] был врагом советской поэзии. Помните, он написал работу против Смелякова? Когда Юра начал задевать знаменитых советских поэтов — Тихонова, Симонова и проч., Наровчатову это, конечно, не понравилось, он ведь тоже был советский поэт, той эпохой воспитанный. Ну, хорошо, ты поэт-фронтовик, да, Смеляков пишет о фабрике красиво, но настоящая поэзия где? Евтушенко появился (вы знаете, что и как писал Евтушенко), Вознесенский — вроде как новатор и т. д. Но если говорить по большому счёту, русская поэзия должна по-другому действовать! Юра это понял. И он выбрал путь мифа и символа. Его мало кто понимал. Я считаю, что он, хоть это и плохое слово, революцию сделал в русской поэзии. Он всё-таки показал, как надо идти, где настоящая дорога. И многим это не нравилось, потому что на его фоне всё побледнело. Тут мысль, русская мысль. А русские чем ценятся? — русской думой, мыслителями. И Юра именно это всегда разрабатывал. Именно «Дума», как у Лермонтова, а не просто поверхностные стихи, где голое мастерство и подделка. Юра писал ведь: «Остальные обман и подделка!» Задел их здорово, и они начали шуметь вокруг него.

Виталий Амаршан

(Из интервью Евгению Богачкову, «Литературная Россия», 2 ноября 2012 года).