Звени, монета, звени

— Я задал вопрос, принятый? Ты плохо меня слышишь? Как ты посмел покинуть отведенную тебе келью до тех пор, пока за тобой не придут?

— Я… слышу хорошо, Наставник…

Спокойно. Не делать резких движений. Спокойно приблизиться. Еще на шаг. Еще.

— Тогда отвечай, мальчишка!

— Всё дело в том… — Пора!

Ты сам меня учил этому удару, Наставник Найджелл. Прости. У меня не было другого выхода. Надеюсь, когда ты обо всём узнаешь, ты сможешь простить своего неблагодарного ученика. А пока я прислоню тебя к стене… вот так. И возьму твой меч. Мне он сейчас нужнее…

Дверь в конце коридора. Не заперта. Из-под нее пробивается узкий лучик света.

Открылась без скрипа.

Стол, заваленный свитками. Потрескивают в камине поленья, озаряя всё вокруг красноватым колеблющимся светом. К столу придвинуто массивное кресло. В кресле, лицом к окну и спиной к двери — высокий человек. Седая, коротко стриженная голова чуть наклонена, сильные руки расслабленно лежат на подлокотниках. Спит? Рассматривает что-то, лежащее у него на коленях? Мертв?

— Закрой дверь, мальчик. Я уже староват для сквозняков. — Меч в руке мгновенно наливается непомерной тяжестью.

Потные ладони едва удерживают рукоять. Колени противно подрагивают.

Делонг поднимается во весь свой исполинский рост, упирается ладонями в столешницу, наклоняется вперед, разом заполняя собой едва ли не всё свободное пространство в комнате. Бесконечно долго смотрит. Просто смотрит, не отводя тяжелого — куда там мечу! — взгляда холодных зеленых глаз.

— Ты хотел мне что-то сказать?

Проклятие! Я не могу! Два долга, две клятвы обезумевшими, голодными псами рвут меня на части! Нет сил говорить, нет сил поднять меч, нет сил отвести глаза.

— Обернись, мальчик.

В дверях — Наставник Найджелл с чужим мечом в руке. За его спиной — Ренард и Уриэн — оба из числа лучших мечников Братства.

— Взять его!

Я оглох? Умер? Да я ли это? Наставник и Ренард стоят, опустив оружие. И Делонг стоит, всё так же упираясь в стол, словно его длинные пальцы вросли в черное дерево. Один я — на коленях, и ладони мои в чем-то теплом, липком, в свете камина кажущемся черным.

А где Уриэн?

Что за человек лежит рядом со мной, на полу? Расслабленная поза: одна рука согнута, другая — откинута в сторону. Кто-то вздумал лечь спать прямо в кабинете Делонга? А почему на полу? И зачем у него эта темная, неровная полоса на горле? Такая же черная и влажная, как и мои ладони…

— Уйдите оба. Видите: мальчик просто не способен причинить мне вреда.

Голос Делонга доносится откуда-то издалека. И так же издалека перед моими глазами возникают четыре руки. Поднимают лежащего, оставив на полу лишь лужу блестящей черной жидкости и два меча.

Закрывается дверь.

Стены комнаты, стол, кресло, камин, фигура Делонга — всё расплывается, становится нереальным, зыбким, будто сотканным из дыма. Реальны лишь два меча. Блестящий, чистый.

И другой.

Испачканный.

Оскверненный.

— Мальчик! — Кто это?

— Мальчик! Тебе плохо?

Мне? Мне хорошо, великий Делонг. Мне так хорошо! Внутри — там, где совсем недавно полыхал сжигающий всё мое естество огонь — пусто. Должно быть, я умираю. И это тоже хорошо. Не нужно ничего делать. Принимать решение. Смотреть на этот меч.

И ты не смотри на него.

Он алый, Делонг. Совсем как те, что на моих щеках.

Голова. Человек в маске

Без маски было неуютно. Не просто неудобно, непривычно — неправильно.

О, Четыре! Я не знаю ни где я, ни кто я, и даже того, что со мной будет в следующий момент, — не знаю, а больше всего меня волнует отсутствие маски! Глупой маски из гладкого тонкого серебра с прорезями для глаз и рта. Моего неизменного убежища на протяжении многих лет. Щита. Лица.

Улитка без раковины…

Черепаха без панциря…

Мудрый без маски…

Здесь — я так и не знаю до сих пор, где это «здесь» — тихо и тепло. Нет ветра, дождя, нет снега. Почему же мое обезображенное лицо горит, будто по нему хлещет своей ледяной, колючей плетью буран? Сервус, а ты знаешь почему?

Молчит. Молчит уже несколько часов, словно спит на ходу.

Куда же ты завел меня, Слуга?

…Там, в моей башне, он взял меня за руку… словно сжал кисть ледяными тисками.

— Пора, господин. Нас ждут.

— Кто?

Молчание.

— Где?

Молчание.

— Я должен что-нибудь взять с собой?

— Нет.

— Ну хотя бы оставить записку… — Он посмотрел на меня так… Я не смог выдержать этот взгляд больше пары мгновений.

— Зачем?

В холодном, бесстрастном, безжизненном голосе — недоумение. Я смутился.

— Они… все… будут волноваться… искать…

— Что тебе их глупые волнения? — Я смутился еще больше.

— Но ведь я их Мудрый…

Он жестоко усмехнулся одними уголками губ. Будто оскалился.

— А действия Мудрого не обсуждаются. Мудрый всегда делает то, что должен делать. Ведь так, кажется, повелели Четыре?

Слово «Четыре» в его устах прозвучало утонченным ругательством… нет. Проклятием.

Я не нашел, что ответить.