Сколько прошло времени? Часов? Дней? Лет?
Я лежу на белой постели и смотрю в белый потолок.
— Доброе утро, Фрэнк.
Фрэнк? Это слово так знакомо… Нет, не слово. Имя…
Фрэнк, ты где, непоседа?! Быстро мой руки — и за стол. Обед стынет…
Фрэнк, сынок! Принеси мне молоток! Сегодня мы с тобой будем учиться забивать гвозди…
Фрэнк… Какой ты сегодня смешной. Так смотришь на меня, как будто в первый раз видишь свою подругу детства…
Назови свое имя, желающий вступить в Алое Братство.
— Фрэнк. Меня зовут Фрэнк…
— Как ты себя чувствуешь, мальчик?
Напротив меня сидит Делонг. В парадном алом облачении главы Братства, золотой кованый пояс оттягивает перевязь с мечом. В зеленых глазах — легкая грусть.
— Не… знаю… Хорошо, наверное…
— Я рад.
В этом всем есть что-то неправильное. Я не должен быть здесь, а уж он-то — и подавно. Ведь это лазарет?
— Да.
Я что, думаю вслух? Так я болен? То-то мне казалось, что я видел какие-то странные вещи…
— Какой сегодня день?
— Пятый день Месяца Дождей.
— Пятый… Когда коронация Шандора?
Делонг не отводит взгляда. Хотя я почему-то уверен, что ему очень хочется.
— В Лайдоре уже восемь поколений нет короля, Фрэнк. Владыка Шандор же по-прежнему — лишь глава Дома Стоящего Льва.
— А кто же правит страной?
— Избранный три дня назад совет, мальчик. Во главе его стоит лорд Грэм из Дома Лежащего Льва.
Слава Четырем! Значит, я всего лишь бредил…
— Знаешь, Великий… Только не смейся, пожалуйста… Я, наверное, был тяжело болен, поэтому мне мерещилось такое…
Делонг чуть прикусывает нижнюю губу, нервно сплетает и расплетает пальцы. Нет, мне не мерещилось — мне сейчас мерещится. Только в бреду и можно такое увидеть: Делонг Невозмутимый — нервничает. Вот друзья бы посмеялись…
— Знаю, Фрэнк, знаю… — наконец произносит глава Братства. — Ты и вправду был в некотором роде болен… А вот по поводу всего остального…
Стоп! Стоп, стоп, стоп! Я только сейчас это осознал! Мне не послышалось, и я не брежу. Не может же, в самом деле, бредящий осознавать то, что он бредит.
…Отныне ты более не Фрэнк, сын плотника Ригата из селения Горелая Низина. Имя твое — послушник, и только так будут обращаться к тебе все в Цитадели: от главы Братства до прачки. Если же упорным трудом заслужишь ты великую милость Четырех, то сможешь стать принятым. Если же и потом не оставят Они тебя своей милостью, то все воины Цитадели назовут тебя братом…
— Выслушай меня, мальчик. Я не имею права просить простить меня, поэтому не буду этого делать. Просто выслушай не перебивая. Это не приказ главы Братства, Фрэнк. Просто просьба одного мужчины — к другому.
Делонг встал. Сделал несколько шагов по комнате. Остановился. Посмотрел на меня. Подошел обратно к своему стулу. Сел. Вновь посмотрел. От его взгляда я мгновенно покрылся гусиной кожей. Где-то я уже видел такой взгляд…
…Сынок, твоя собака не больна… Видишь ли, Клыку просто очень много лет, Фрэнк. Собаки ведь тоже стареют, как и мы, как и всё, что сотворили Четыре. Стареют и умирают. Только Они отмерили собакам не такой длинный срок, как людям. Ты ничего не сможешь с этим поделать, Фрэнк, и я, и мама и никто другой… Когда-нибудь все мы уйдем туда, куда скоро уйдет твой пес. Так заведено. Пойми и прими это, мальчик. Я не прошу, чтобы ты полюбил смерть, но от нее никуда не денешься. Просто пойми: она есть…
— Великий!
— Потом, Фрэнк. Все вопросы — потом. Обещаю… клянусь — я отвечу на все твои вопросы, если они у тебя еще останутся к тому времени. А сейчас просто послушай. Четыре видят — мне и так нелегко.
Делонг замолчал. Он молчал долго. Наконец вновь заговорил, и даже не по голосу — по всему его облику я вдруг понял, что сидящий передо мной мужчина уже никогда не будет тем великим Делонгом из Алого Братства, которого знал в лицо каждый мальчишка в Лайдоре. И еще я почувствовал, что сейчас он, и без того давно разменявший пятый десяток, постарел сразу на несколько лет.
— В ту ночь, когда ты сидел в своей келье и внезапно услышал мой голос… В моем кабинете никого не было, Фрэнк. Ни Шандора, ни Деметрия, ни Невора. Вообще никого. Я говорил, обращаясь к стене.
Ты сейчас думаешь, что я жесток. Это так. Может быть, тебе даже хочется меня убить. Поверь, мальчик: если бы это что-то изменило бы… если бы я смог всё переиграть, повернуть время вспять… Я не оправдываюсь, Фрэнк. Это было бы глупо, неправильно и еще более жестоко. Ты вправе осуждать меня и не верить мне, но даже солги я — это всё равно ничего бы не изменило.