Звенья одной цепи

Ньяна взволнованно задержала дыхание. Ну что за невезение! Всего ведь ничего до лета осталось, раз уж столько времени никого не присылали, не могли еще чуть-чуть подождать?

– Ты уверен?

Парень кивнул с самым серьезным видом:

– Знак у него был. Я сам видел.

Против знака не поспоришь. Женщина вздохнула, покосившись на почти забытый и заброшенный ларь. Ох и не хотелось его открывать снова, да только она своей судьбе не хозяйка. Пока весна через середину не перевалит.

– А какой он из себя?

Не то чтобы Ньяне было любопытно, хотя, как и всякая женщина, она не гнушалась сплетен. Ясно, что второго Ловига в одной жизни не появится. Но может быть, новый Смотритель будет хоть чуточку похож на того милого старика? Однако надежды оправдались не полностью.

– Пошире того, что был. Повыше. Хотя кряхтит и хромает, словно совсем немощный.

– А лет ему сколько?

Довин задумался:

– Откуда ж я знаю? Пегий весь, это я видел. Пегий да перекошенный. И ходит еле-еле. Но уж помоложе нашего прошлого будет.

Ньяна усмехнулась: быть помоложе эрте Ловига несложно. Хотя и тот наверняка был назначен в Блаженный Дол не в глубокой старости… Однако чем старше новый начальник, тем спокойнее.

И она вознесла благодарственную молитву небесам. А там уж кто из двоих местных жителей услышал, неважно.

И сейчас…

Съестного в доме не нашлось ничего. Ни крошечки.

Походило на то, что здесь давным-давно уже никто не жил, а рачительные соседи разнесли всю имевшуюся провизию по своим хозяйствам, дабы и добро не пропадало, и дурные запахи вместе с гнилью не появились. Что ж, своего эти заботливые люди добились: в комнатах не пахло ничем. Или, наоборот, пахло ничем, что в общем-то одно и то же. Однако в доме все же присутствовало нечто дававшее даже не надежду, а твердую уверенность: кормить меня будут. Нечто было большим, расползшимся в стороны, как перебродившая опара, и ослепительно-белым.

Печь. Таких я не видел никогда в жизни, потому что в городе предпочитали согреваться жаровнями или жаркими объятиями, а если нет в избытке ни того ни другого, то теплом, поднимавшимся по дымоходам с нижних этажей – обиталища кухарей и прочей прислуги. Да и в родительском доме ничего подобного не было, разве что драконья пасть камина в главном зале, но в нее обильная дровяная пища попадала только по дарственным празднествам и важным для моей семьи дням. Кстати, о пище…

Осмотр кухни вверг мой желудок в уныние, но свежий после продолжительного сна взгляд заметил прорезь люка под половицами. Подпол? Несомненно. Там всегда прохладно и сухо, самое удобное место для хранения продовольствия. Впрочем, торжество наполняло меня недолго. Ровно до того момента, как я запалил свечу и спустился по чахлой лестнице вниз.

Да что они, совсем полоумные тут? Выметено чисто-чисто, ни мешка, ни окорока, ни колбасной ниточки! Мой предшественник постарался? Тогда с него станется. Но как давно он отсюда съехал? Совсем ведь не осталось запахов, ни наверху, ни внизу, – значит, проветривали. С другой стороны, сырости тоже не чувствуется, стало быть, открывали дом не по морозцу, а еще в теплое время, скажем, не позже середины осени. Что же получается? Место Смотрителя пустует уже так давно? И куда же, интересно, смотрели столичные Звенья? А может, должность не столь завидная, как кажется, когда слушаешь чужие россказни?

И все-таки чудо свершилось. Как раз такое, что мне и полагалось. Маленькое, засохшее, спрятавшееся в самом темном углу подпола. Горшочек с парой ложек засахарившегося меда на дне. Впрочем, в моем нынешнем состоянии что-то сладкое, а особенно разведенное в воде, было предпочтительнее всего прочего.

Вода, слава Божу, присутствовала в избытке. Рядом с одной из кухонных стен, той, что выходила на улицу, а не в дом, из пола каменным полураскрывшимся бутоном вырастала чаша, вызывающая в памяти картинки столичных питьевых фонтанчиков, но куда более глубокая и широкая, да к тому же наполнявшаяся каким-то иным образом, нежели летняя отрада городских гуляк.

Поверхность воды, чуть желтоватой, но не мутной, а скорее золотистой, стояла на один палец ниже края чаши и, когда я наполнил глиняную кружку, сначала опустилась, но вскоре вновь вернулась в прежние границы. Должно быть, подножие чаши было соединено с неким источником, да так ловко, что питьевые припасы никогда не иссякали. Впрочем, эта странность, пока не нашедшая объяснения, занимала меня меньше, чем другие, расставшиеся с завесой тайны.

Я подвинул один из табуретов к кухонной полке, заменяющей стол, уселся и, пока настойчиво помешивал сладкое питье, чтобы до конца растворить медовые крошки, невольно начал перебирать в мыслях воспоминания о прошедшем вечере, заставившем сделать несколько неприятных выводов.