Звенья одной цепи

– Эрте… – Лос растерянно покачнулся вместе с последним приступом дрожи, крысой метнувшейся по полу.

Атьен отступил на шаг назад, оказываясь на одной линии со мной, и ласково улыбнулся:

– Признаться, память у меня давно уже не та, что в юности, когда я мог наизусть повторить от начала и до конца «Уложение о безмятежности», но одна из его глав, как на грех, припомнилась. Та, где строжайше запрещается доставлять в пределы столицы любых живых тварей, в том числе и рода человеческого, избегая тщательного осмотра. Сами знаете, в какой Цепи. Или напомнить?

– Эрте… – Купец сглотнул, но слюна не смочила вмиг пересохшее горло, и следующие слова оказались больше похожи на карканье, чем на прежнюю масленую речь. – Я ни в коем разе… Сегодня ввечеру и собирался…

– Вечер? – усмехнулся Атьен. – Увы, он слишком далек. А вам до него и вовсе будет не добраться. Вам всем.

Последние слова прозвучали с редкостно искренним сожалением, и именно оно помогло купцу понять всю глубину бездны, на краю которой он вдруг очутился.

– Эрте… – Лос упал на колени, пряча взгляд. – Боженкой милосердной заклинаю…

Трясущиеся пальцы попытались что-то нащупать в складках длинного домашнего кафтана, может быть, нож, а может быть, туго набитый кошелек, но наткнулись на ставшее цельным полотно, целый вдох оставались испуганно неподвижными, а потом потянулись к Серебряному звену. Потянулись слишком резко и угрожающе, чтобы оставаться на свободе.

Конец бракка описал короткую дугу, скользнул по шее купца, вынудив того опереться об пол, чтобы не упасть, и прижал одну из ладоней к половице. Без боли, всего лишь как бы намекая: лучше оставайся на месте, – но лицо Лоса исказилось таким страданием, что купеческая дочка испуганно вскрикнула:

– Папа!

Она выпустила лисенка, тут же радостно попрыгавшего в угол, бросилась к отцу, но платье, минуту назад ставшее коконом, сбило ребенка с ног. Девочка упала, непонимающе дотронулась до чудесным образом склеившихся складок, отдернула пальцы и переспросила, уже тише:

– Папа?

Купец поднял затравленный взгляд на сереброзвенника:

– Что будет с ней?

– Вы знаете.

– Она… Она еще совсем малышка! Я заплачу любые деньги, слышите? Все, что у меня есть, только… Пусть она останется!

Хорошее предложение. Нет, просто замечательное предложение! И что же ответит мой Ведущий? Вот шанс безбедно прожить остаток дней, каким бы долгим он ни был. Да и мне перепадет с господского стола… По крайней мере, есть надежда.

Итак, эрте, каково будет ваше решение?

Атьен неопределенно качнул головой, повернулся к купцу спиной и вздохнул:

– Вы знаете закон. А закон это такая скучная штука… Невыносимо скучная и ни на волосок не отступающая от однажды избранного пути. Как и его служители.

Я не поверил собственным ушам. Он отказывается? Быть того не может! Впрочем, пока не произнесено последнее слово, развилка не пройдена. Очень заманчивая развилка.

– Пусть она останется… – обреченно повторил Лос и вдруг попытался дернуться в мою сторону, однако прижатая к полу ладонь не позволила купцу сдвинуться с места. – А ты? Ты ведь не такой, как он, правда? Ты не такой! Ты же можешь…

Да, я не такой, как Атьен Ирриги со-Намаат. Но я хочу стать таким. Хочу, сыто отдуваясь, неторопливо шествовать от одной торговой лавки до другой, собирая дань, предназначенную дарственной казне и собственному карману. Хочу видеть в глазах смотрящих на меня людей подобострастие и с трудом сдерживаемую ненависть. Плевать, чего будет больше, но зато оно будет! Хочу…

– Ханнер. Пора.

Хочу отправлять людей на смерть?

Сознание протестующе закричало: «Нет!», но тело не смогло ослушаться приказа. Большой палец лег в одно из углублений покрывающего древесину резного узора, и вены бракка спешно начали набухать ядом.

Требуется всего лишь несколько мгновений. Достаточно сосчитать до трех, чтобы оружие, призванное защищать, превратилось в смертоносное, а его обладатель приготовился стать палачом. Но крови не будет, ведь яд надежнее и чище справляется со своей задачей. Хватит одного-единственного прикосновения к не прикрытому ничем участку кожи, чтобы смертный приговор оказался исполненным. Сначала человек ощущает что-то вроде ожога, очень быстрого и почти безболезненного, а потом постепенно перестает вообще что-либо чувствовать. Онемение распространяется от того места, через которое введен яд, по всему телу, причем по поверхности быстрее, нежели внутри, и, если порция оказалась маловата, какое-то время отравленный представляет собой большую опасность для противников, потому что не обращает внимания на болевые позывы нанесенных ран. Если, конечно, решит вступить в бой. Но мне бой уж точно не нужен, а значит, придется быть щедрым.

Я сжал серединную фалангу.

Мгновением позже купец охнул и невольно затряс рукой, стараясь унять жжение. Рукой, получившей свободу, потому что бракк уже нежно касался бледной щеки ребенка…