Звенья одной цепи

Странно понимать, но дедушку определенно что-то мучило, иначе он не искал бы оправдания своим страданиям. Я бы думал так же, если бы, к примеру, отказал кому-то близкому в помощи. Хотя кому – близкому? После смерти родителей никого не осталось. Лодия не в счет: она всегда шла по собственному пути. Впрочем, как и я.

«Дарственная служба заманчива тем, что позволяет совершать любой свой поступок, прикрываясь плащом должности, да еще получать за это жалованье. Но когда спускаешься с небес большого города на землю, поближе к людям, видящим в тебе действительно оттиск Дарохранителя, случаются весьма горестные чудеса. Понимаешь, к примеру, что как люди служат тебе, так и ты служишь им. И нельзя отказать даже в самой завалящей просьбе, потому что сначала останется разочарованным один, потом другой, потом десяток, и поток монет в казну Дарствия начнет иссякать. А жалованье твое проистекает ручейком из той же реки, и, если она пересохнет, тебе тоже станет несладко. Ведь с тобой делятся деньгами для того, чтобы ты делал что-то, недоступное простому человеку. Недоступное по знаниям и умениям…»

А вот такого я раньше никогда не слышал. Ни из чьих уст. Что же получается? Мне будут платить из податей, которые Блаженный Дол отправляет в дарственную казну? Но если подати вдруг начнут уменьшаться, значит, и я недосчитаюсь сначала одной монеты, потом другой? То бишь чем хуже я буду исполнять свою службу, тем горше буду жить сам? Впору схватиться за голову. Выходит, даже с ценами нельзя оплошать? Покой, значит?! Возможность делать все что заблагорассудится?! Золотозвеннику легко так думать, он-то живет на подати со всего Дарствия целиком, а мне что прикажете делать?

Негромкий, но настойчивый стук, раздавшийся от входа, чуть не заставил меня подпрыгнуть, но, как бы я ни спешил встретить посетителя, первой у порога конечно же оказалась Ньяна. Она распахнула дверь и пропустила в дом девицу, не столько чем-то озабоченную, сколько сосредоточенную. Правда, мгновением спустя, когда взгляд пришелицы добрался до моего лица, я понял, чем вызвано такое впечатление: она немного косила, и буро-зеленые глаза смотрели чуточку друг на друга. Во всем же остальном девица была ладная и для своих не особенно великих лет вполне похожа уже на женщину, а не на ребенка. А одета почти так же, как моя помощница: штаны, сапоги и длинная рубаха под кафтаном. Наверное, таковы местные традиции. Да и по сырой весне так уж точно удобнее ходить, чем пышными юбками грязь мести.

– Доброго дня, йерте.

– И тебе доброго.

Повисло неловкое молчание, потому что я не знал, с чего начать: спросить у незнакомки имя, предложить присесть или сразу осведомиться, зачем пришла. Зато Ньяна подобных затруднений не испытывала.

Защитница подошла к девице, ласково погладила по гладко заплетенным и уложенным баранками косам:

– Что случилось, Соечка?

– Беда у нас. Дерк пропал.

– Как же так получилось?

– Третьего дня с пастбища не вернулся.

– Что же молчали?

– Так думали, придет. Он и раньше, бывало, седмицами пропадал, прямо как Натти ваш. Только всегда возвращался. Он помечтать любит, вот иногда и забывает про время. А работник он хороший! – с неожиданным жаром закончила свою грустную речь девица.

– Знаю, что хороший, – куснула губу Ньяна. – А почему решили, что сейчас-то он пропал?

– Так стадо же вернулось. Сива назад пригнал.

– Сива – это пастуший пес, – пояснила защитница и нахмурилась, а просительница посмотрела на меня своим косым взглядом и с угрюмым нажимом сказала:

– Вы уж отыщите его, йерте, сделайте милость.

* * *

Выяснив, что других пропаж, кроме самого пастуха, в стаде не приключилось, и козы все до одной вернулись в целости и сохранности, а пес не выл и не тянул никого из людей в горы, скорее наоборот, всячески старался подольше задержаться в доме и на дворе, Ньяна отправила косоглазую девицу по имени Сойа обратно. Разумеется, со всеми возможными заверениями в том, что Смотритель сотрет ноги до задницы, но вернет семейного работника, а по совместительству и возможного жениха. Я не протестовал: всякий раз, когда взгляд просительницы ухитрялся сосредоточиться на моем лице, мне становилось до странности неловко. Наверное, потому, что я впервые имел дело с человеком… скажем так, немного обделенным разумом.

– Она хорошая девочка, – тоном, не допускающим возражений, сказала Ньяна.

Ну да, у тебя все на удивление хороши, пышечка. А я каков?

– Что за история с этим… Дерком? Он и вправду часто пропадал по несколько дней?

Защитница кивнула:

– Просто задерживался на пастбище. Мог часами сидеть и о чем-то думать. Но никуда не уходил.

– А что, если он и сейчас все еще там сидит?

Следующий кивок был уже отрицательным:

– Пес бы не пригнал тогда стадо обратно. Здешние овчарки хорошо натасканы, никогда не уходят от пастуха, пока тот не подаст знак или…

– Не уйдет сам. Но зачем? И куда?

Ньяна беспомощно повела плечами:

– Кто ж его знает?