Зверь

Позавчера Дмитрий пришел домой чернее тучи и сказал, что девица (он при мне её иначе не называл) его обманула. "В каком смысле - обманула?" не поняла я. "В самом прямом - умерла при родах!" "А ребенок?" "Он тоже". Он зло выругался и скрылся в своей спальне. Мое ненавидящее его Я злорадно рассмеялось: "Так тебе, негодяй, и надо!". Любящее страдало: "Ведь это составляло смысл его жизни!"

А вчера он пришел домой раньше обычного, где-то часов в девять. Был весел, мил, предупредителен. Приподнес мне огромный букет красных роз. Обнял, поцеловал.

- Как же ты, Люда, хороша! - проговорил. - Ты даже себе не представляешь - до чего хороша!

И до того мне стало радостно от этих слов, что вновь была готова все забыть и все ему простить.

- Давай поужинаем вместе? - предложил он.

Он помогал мне накрывать стол. Все было чудесно. Во мне опять воспряли духом надежды на возможное счастье. За ужином я выпила два бокала шампанского. Потом он сказал:

- Люда, ты бы не сыграла финальную сцену фильма?

Во мне будто все одеревенело, так как прекрасно знала, чем должен закончиться фильм. От стаха у меня даже помутилось сознание и я долго не могла сообразить, что же ему ответить.

- Но ведь ты... - начала было я, но так и не смогла закончить фразы.

Но он понял, что я имела сказать.

- Нет-нет, накаких последствий для тебя не будет. Я изменил сценарий. В жертву Зверя будет принесен лишь младенец. Это более точно отразит главную идею.

- Да, но где ты возьмешь младенца? - наконец обрела я дар речи.

- Будет младенец. Об этом не беспокойся. А потом мы поженимся и уедем куда подальше, к примеру, на берег Адриатики или ещё дальше. Согласна?

- Хорошо, я попробую, - сказала я, уже заранее зная, что сделаю утром следующего дня, так как не в характере Дмитрия было отказываться от задуманного. Я не желала ложиться последним камнем в здание его фильма.

- И вот я здесь и готова отвечать по всей строгости закона, закончила я рассказывать свою печальную историю жизни.

Терпеливо слушавший меня более часа Серегей Иванович Иванов сочувственно улыбнулся, спросил:

- Вы рассказали все, что знали о Баркове?

- Да. Как на исповеди. А что, за ним ещё что-то есть?

- И очень многое.

- Значит, вы уже сами на него вышли и не допустили бы гибели невинного ребенка?

- Конечно.

- Вы меня арестуете?

Иванов вновь улыбнулся.

- За что, Людмила Викторовна?

- Но ведь я была соучастницей убийства Вероники Кругловой и того, другого.

- Вы знали, что Бакров замышляет убийство?

- Нет. Но я слышала, что незнание закона не освобождаетчеловека от уголовной ответственности. Ведь так?

- Так. Но это в том случае, если вы нарушили закон. А вы его не нарушили. Единственно, в чем вы виноваты, так это в том, что не сообщили в милицию о совершенном тяжком преступлении. Но, во-первых, по этому преступлению уже истек срок давности привлечения вас к уголовной ответственности. Во-вторых, по новому законодательству человек не обязан сообщать о преступлениях, совершенных близкими людьми. А Барков для вас был несомненно близким человеком. Так что вы ни в чем не виноваты, Людмила Викторовна. Но у меня к вам будет огромная просьба.

- Я слушаю.

- Вы должны будете вернуться домой и делать все, что скажет Барков.

- Зачем это?

- Нам необходимо захватить всю его банду с поличным.

- С каким еще?

- На завтра намечено похищение ребенка. Вы вместе с Барковым и его людьми будете находиться уже в квартире. В какой именно? Нам пока неизвестно. Но Захарьян привезет ребенка именно туда.

- Захарьян - он кто?

- Верный подручный Баркова. Как только он принесет его в квартиру, вы должны будете взять ребенка на руки и уйти на кухню. Понятно?

- Да.

- Вы согласны нам помочь?

- Согласна.

- Спасибо, Людмила Викторовна! Я почему-то был уверен, что вы согласитесь.

Иванов стал записывать мои показания в протокол.

Глава девятая: Иванов. Совещание.

Итак, мы вышли, как говорится, на финишную прямую. Еще немного и закончится последний акт этой страшной пьесы. Устал. Сказалось напряжение последних дней. Мой поношенный организм начал давать сбои. Все тело ломило, в горле першило, голова шумела. Должно быть заболел. Не ко времени. Нельзя мне сейчас болеть. Никак нельзя. Как же паршиво я себя чувствую. На улице вёдро, а мой внутренний барометр показывает слякоть. Вот черт!

Вдруг, дверь кабинета бесшумно открывается и в кабинет входит... Не может быть! Я не верю собственным глазам. В кабинет входит мой постоянный оппонент по жизни и по судьбе Антон Сергеевич Поляков. Веселый. Жизнерадостный. В дорогом добротном костюме и с кейсом в руке. То-есть точно такой, каким я его знал четыре года назад. Сколько произошло всего за эти годы. Иному бы хватило не только на всю жизнь, на и на жизнь будущих поколений. Ага. По вине Полякова и таких, как он, умерла моя вторая жена Катя, я сам чуть было не отдал Богу душу, а сколько погибло замечательных парней. Да, но почему он на свободе?! Ему еще, по моим скромным подсчетам, сидеть и сидеть, как медному котелку.

Поляков проходит к столу, садится за приставной столик, смотрит на меня смеющимися глазами, но сочувственно говорит: