Зверь 4 (СИ)

Игоша лязгнул челюстями. Если бы Кузьма был человеком, то остался бы без руки, а так… Просто отдернул призрачную конечность, сквозь которую прошли острые клыки.

— Всё по-понял, не дурак. Испаряюсь… — проговорил он, слегка заикаясь.

— Не испаряйся. Пробей — есть ли кто в слободке Степановых. Мы туда едем, — проговорил я, садясь за мотолет.

Игоша тут же перелез на бак и вцепился ручонками в руль. Заурчал, изображая работу двигателя. Эх, какой же он всё-таки ещё ребёнок… пятидесятилетний малыш с хреновой судьбой…

— Будет сделано, начальник, — козырнул Кузьма и испарился.

Мотолет быстро домчал нас до места. Призрак, опасливо поглядывая на игошу, доложил, что в слободке никого нет. Я снял незатейливое защитное заклинание, перелез через забор и остановился возле того самого большого дуба.

После этого начал разрывать землю возле корней. Мерзлая земля слабо поддавалась даже ножу, придется постараться. Полчаса, не меньше. Тут игоша соскочил на снег и быстро-быстро разрыл приличную яму своими когтищами. Управился за минуту.

Я невольно сглотнул, видя эту силищу. Всё-таки хорошо, что я не бросил нож в палате…

— Тут ты и обретешь покой, — проговорил я. — А завтра сможешь отправиться обратно, к маме.

— Ма-ма, — проурчал игоша.

— Вот и таскай эту сумку. А она ведь тяжеленная, — послышался издалека голос Чопли. — Мне за вредность молоко единорога выдавать нужно. И на пенсию раньше положенного срока. А ещё льготы разные и трех цветочных эльфов в мужья…

Она притащила сумку, из которой я извлек пустырник, валериану, мелиссу и незабудку. Весь этот сушняк уложил на дно ямы, а потом кивнул игоше:

— Пора.

Тот опустил веки, а потом вытянулся на выложенной траве и сложил по-покойницки руки на груди. Я взял в руки первый ком ледяной земли и положил ему на грудь. Игоша слабо дернул уголками губ и одобрительно кивнул мне, мол, давай смелей.

Дальше я начал зарывать большими горстями. Вскоре игоша скрылся под холодной землей. На черный холмик я положил змеиный корень. Дальше присыпал уже снегом. Пришлось постараться сделать так, чтобы со стороны не было заметно какого-либо вмешательства в природу.

После всего остановился и произнес, глядя в то место, где лежал игоша:

— Если ты пан, то будь Иван, а если ты панна, то будь Анна… Силами природы заклинаю — прости всех и прими прощение…

Как только я произнес последнее слово, так сквозь тучи прорвался яркий луч луны и упал точно в то место, где лежал игоша. Он осветил серебристым светом небольшой холмик под дубом.

Это был хороший знак. По крайней мере мне так казалось…

Глава 2

Девушка с изумрудными глазами склонилась над принцем. Он терялся в этой зелени глаз, словно в густых зарослях Тигаморского леса, в ту пору, когда всё живое расцветает и тянется к солнцу. Девушка что-то шептала, а он не мог оторвать взгляда от сочных губ. О таких губах поэты говорили, что они созданы исключительно для поцелуя.

Лишь спустя вечность он услышал её ласковый голос.

— Мой принц, любимый… спаси меня! Спаси!

Алекард подался к Тариэль, но не смог сдвинуться с места. Что-то тяжелое, холодное лежало на руках и ногах, не давая пошевельнуться. Девушка улыбнулась. Изумрудные глаза увеличились в объеме. Теперь они уже мало походили на человеческие, на глаза той девушки, ради которой принц готов пойти на всё. Зрачки удлинились вверх и вниз, превратились в черные прорези, вокруг которых сначала зеленели верхушки эльфийских лесов, а теперь плясало колдовское пламя.

— Мой принц… Я жду тебя-а-а…

Лицо Тариэль, то самое нежное личико, которое он любил покрывать поцелуями, вытянулось вперед и позеленело, словно её вот-вот стошнит. Мягкая кожа треснула и начала отслаиваться, обнажая ровные чешуйки. Нос втянулся в выступающую часть лица, а ноздри ушли в разные стороны.

Алекард не мог оторваться от огромных глаз, каждый не меньше подноса, на котором в праздничный день лежит жареный поросенок. Принц дернулся, но снова безуспешно. Он зачарованно смотрел, как из пасти чудовища вылетела алая лента языка. Раздвоенный кончик мазнул по лицу принца, и его передернуло от омерзения.

— Алекард, спаси-и-и…

Волосы свалились с лысого черепа, словно пряди черных нитей выпали из рук неумелой пряхи. Треугольная голова змеи смотрела на принца изумрудными глазами. Такой же изумрудной была чешуя гигантской твари.

Королева смерти. Она пришла лично… В Коратурии её взгляд считается последним, что видит на своем жизненном пути любое существо. Она забирает души с собой, в подземную нору, где вечно пылает огонь, а королева смерти нежится на душах, пытаясь согреть ледяное тело.

Принц смог оторваться от завораживающего взгляда и скосить глаза на свои конечности. На руках и ногах лежали тяжелые кольца змеиного тела. Язык твари снова выметнулся наружу, и принц опять почувствовал, как тысячи мурашек устроили пляску внутри грудной клетки.

— Тариэль? — просипел принц, всё ещё надеясь проснуться.

— Да, это я-а-а, твоя Тариэ-э-эль, — пропело чудовищное создание и за головой змеи распустился огромный капюшон.

Большой капюшон из кожи… Так может распуститься парус на рыбацкой лодке.