Зверь

Мудрые принципы поведения, привитые замечательным воспитателем, до поры до времени усмиряли инстинктивные позывы к насилию, но ничто не доказывает, что на борту «Грасса» в Вотье вдруг не проснулся зверь, что заявили о себе подавленные религиозной моралью дурные инстинкты, которые нашли удовлетворение в чудовищном преступлении. В ходе процесса никто не обратил внимания на то, каким образом в сознании слепоглухонемого могла зародиться мысль об убийстве. Но один из свидетелей, приглашенных защитой, доктор Дерво, пролил на этот факт новый свет. Как и все, заинтересовавшиеся в последние месяцы странным случаем Жака, врач, в течение двадцати двух лет постоянно наблюдавший за воспитанниками в Санаке и в течение двенадцати лет изучавший психологию обвиняемого, заявил здесь, что он упорно искал причину, которая могла заставить Жака Вотье совершить подобное преступление. И в конце концов он нашел только одно достоверное объяснение. Позволю себе процитировать собственные слова свидетеля: «Жак слишком любил жену, чтобы позволить кому-нибудь отнестись к ней без должного уважения. Не хочу оскорблять память жертвы, тем более что ничего не знаю о молодом американце. Но чувственные желания Жака Вотье, сосредоточенные на единственном существе — жене, могли заставить его попытаться устранить соперника… Сила у него геркулесова — он мог бы, наверно, убить, даже не желая этого. Это единственное правдоподобное объяснение его многократных признаний и его деяния».

Разумеется, мэтр Дельо поспешил заверить суд, что свидетель совершает ошибку. Всегда неприятно, когда показания свидетеля, на которого рассчитывали, оборачиваются против вас. Ибо любой не может не признать здесь, что выдвинутое предположение тем более убедительно, что пристрастие доктора Дерво, если оно есть, может быть только в пользу подсудимого. Что касается нас, то мы полагаем — и не устанем это повторять, — что вывод, сделанный доктором Дерво, основывается на здравом смысле: Жак Вотье убил под влиянием неосознанного порыва дикой ревности по отношению к незнакомцу, который, как ему показалось в возбужденном воображении, посягает на его жену. Хорошо понимаем, что нам могут возразить: «Как вы объясните, что Жак. Вотье набросился именно на незнакомого ему Джона Белла, а не на какого-нибудь другого пассажира на теплоходе?» На это мы ответим: единственное свидетельство, на которое может опираться суд, допуская, что обвиняемый и жертва никогда не встречались до момента преступления, — показания Соланж Вотье, собственной жены подсудимого. Но свидетельство жены, явившейся в суд с единственной целью — способствовать оправданию мужа, — можно ли его считать достаточно веским? Судить господам присяжным.

Что касается нас, мы убеждены, что Жак Вотье очень хорошо знал жертву до своего преступления, без малейшего колебания и без всякого труда добрался до каюты молодого американца, чтобы совершить убийство. В этом преступлении все было обдумано, рассчитано, взвешено. После обеда Жак Вотье притворился спящим, ему это нетрудно было сделать, потому что он спал после обеда каждый день с начала путешествия. Он знал, что жена этим воспользовалась, чтобы выйти подышать на верхнюю палубу. Как только она ушла, он встал, пошел по коридору, в который выходили каюты первого класса, и поднялся по лестнице на площадку, откуда был доступ к каютам класса «люкс». Подойдя к каюте Джона Белла, он постучал в дверь. Молодой американец, который, должно быть, отдыхал в пижаме, поднялся, чтобы открыть дверь и встретить посетителя. У Джона Белла не было никаких причин заподозрить в чем-либо безобидного с виду слепоглухонемого, с которым он был знаком. Он закрыл выходившую в коридор дверь и спокойно снова улегся на койке: это важный момент, здесь мы расходимся с инспектором Мервелем, полагающим, что преступник воспользовался сном жертвы, чтобы ее убить. Это предположение кажется нам сомнительным — как тогда Вотье мог проникнуть в каюту?

Что же сделал слепоглухонемой, когда Джон Белл снова лег на койку? Несомненно, он сделал то, что отказывается сделать с момента ареста: издал несколько тех гортанных восклицаний, которые могут создать впечатление, что он в состоянии объясниться устно. Возможно даже, Вотье присел на край койки и, воспользовавшись тем, что внимание молодого американца было отвлечено попыткой его понять, протянул руку к ночному столику с тайной надеждой обнаружить на нем какой-нибудь пригодный для убийства инструмент. Чуткими пальцами он прикоснулся к ножу для бумаги. Он уже больше не колебался. Резким движением схватил нож и нанес удар. Этот самый жест он без колебаний, с механической точностью воспроизвел по прибытии теплохода в Гавр, когда инспектор Мервель воссоздавал картину убийства.