Зверь

—       Обращаю внимание господ присяжных, — сказал генеральный адвокат, — на весьма существенное пока­зание свидетеля, слово в слово зафиксированное пись­менно в медицинском освидетельствовании, составлен­ном совместно свидетелем и известным судебно-меди­цинским экспертом доктором Буле. Следовательно, мы располагаем не только формальным признанием обви­няемого в совершении преступления. Очень важно, что это признание — отнюдь не следствие расстроенного во­ображения свихнувшегося человека, непонятно из ка­ких соображений взвалившего на себя ответственность за преступление, которого он не совершал. Это достовер­ная истина, высказанная человеком, контролирующим свое душевное состояние. Суд оценит...

Виктор Дельо не шелохнулся и, казалось, почти не придавал значения показаниям доктора Ланглуа.

—        Суд благодарит вас, доктор,— сказал председа­тель Легри. — Вы можете быть свободны. Перед тем как заслушать показания следующего свидетеля, сек­ретарь, зачитайте медицинское заключение, подписан­ное докторами Буле и Ланглуа.

Секретарь монотонным голосом прочитал заключе­ние: оно по всем пунктам совпадало с показаниями доктора Ланглуа. Когда чтение было закончено, предсе­датель произнес:

—    Пригласите старшего инспектора Мервеля.

—    Будьте любезны сообщить нам, инспектор, что вы констатировали, когда поднялись на борт «Грасса» в Гавре.

—       Сначала я присутствовал при осмотре трупа в холодильной камере, затем направился в каюту, где было совершено преступление. Я велел снять отпечат­ки пальцев в разных местах, в частности с ночного сто­лика, простыни и подушки, запятнанных кровью. Угол простыни убийца использовал для того, чтобы вытереть окровавленные после преступления руки, — отпечатки, снятые с простыни, были особенно ценными. Когда эта работа была закончена, я решил воспроизвести карти­ну преступления, основываясь на показаниях стюарда Анри Тераля, комиссара Бертена и доктора Ланглуа.

Для этого я попросил привести Жака Вотье в каюту. На пороге он издал странный вой и хотел бежать. Жан­дармы удержали его силой и заставили войти в каюту, где на койке лежал один из моих подчиненных, одетый в пижаму, похожую на ту, в которой был Джон Белл, Незаметно я подталкивал Вотье к койке и ночному сто­лику, на который я положил нож для бумаги. Когда ру­ки Вотье коснулись лежавшего на койке нашего сотруд­ника, он снова издал хриплый крик и попятился. Я взял его правую руку и приложил ее к находившемуся на столе ножу для бумаги. Вотье содрогнулся, несколь­ко секунд его била нервная дрожь. Затем, казалось, он успокоился. Правой рукой спокойно взял нож для бу­маги и занес его, одновременно наклоняясь над телом инспектора, изображавшего спящего Джона Белла. Ле­вой рукой он уперся в грудь лежавшего человека, чтобы помешать ему двигаться. Если бы я вовремя не отвел руку, готовую нанести удар в шею моему сотруднику, Вотье совершил бы повторное преступление.

Самым странным при воссоздании картины преступ­ления мне показалась точность движений слепого, кото­рый, не видя жертву, действовал как автомат. Можно было подумать, что у него большой опыт в такого рода убийствах. Однако одна мысль не давала мне покоя: ка­ким образом Джон Белл с перерезанной сонной арте­рией нашел в себе силы добраться до двери каюты, где рухнул окончательно, вцепившись в дверную ручку? Судебно-медицинский эксперт, с которым я консульти­ровался, сказал, что подобный последний рывок умира­ющего человека возможен. С другой стороны, опрокину­тая мебель в каюте и кровавый след, ведущий от койки к двери, свидетельствовали еще и о том, что между жерт­вой и убийцей была борьба. Лучше всего это было бы объяснить тем, что убийца хотел помешать жертве до­браться до двери. Несмотря ни на что, этот пункт по- прежнему остается неясным, поскольку Вотье категори­чески отказался давать какие-либо объяснения.