Зверь

– Я же хоккеист, могу сказать грубее, но это точно не понравится тебе.

– Вообще никак не говори!

Он остановился и выглянул из-за колонны.

– Там пока никого нет, побежали. – Макс схватил меня за руку и поволок по лестнице на третий этаж. У самого верха висела толстая цепь с табличкой. Макс перешагнул ее и помог перебраться мне.

– Какое из слов «проход закрыт» тебе не понятно?

Он проигнорировал этот вопрос, и тогда я крепко вцепилась в его руку, позволяя вести меня. Весь третий этаж был одной большой комнатой без дверей, с выходами к лестницам по бокам. Только свет улицы освещал зал, мне потребовалось время, чтобы привыкнуть к такой тьме.

– Здесь красиво, – заметила я. Ведь зал действительно был прекрасен. – Но не понимаю, зачем ты привел меня сюда, Пауэлл.

– Хочешь потанцевать? – спросил он, моментально обескураживая меня этим вопросом.

– Потанцевать? Но как же музыка, да и потом, разве можно танцевать там, куда даже входить нельзя?

– Этот зал пустует из года в год, никто сюда не придет, – ответил Макс. – Остается только музыка?

Я улыбнулась, чувствуя, как разгорается огонек внутри меня.

Музыки нет. В зале на втором этаже начинается аукцион, а значит, сейчас мы вернемся назад.

– Пойдем, Макс, – сказала я и потянула его обратно к лестнице.

Но он не сдвинулся с места, дернул меня за руку, заставляя буквально упасть в его объятия, и накрыл рукой мою поясницу. Я забыла, как дышать, смотрела на него, запрокинув голову, а Макс начал двигать бедрами, уводя меня в танце. Кожа от его прикосновений горела, заставляя плавиться и мои внутренности.

– Зачем тебе это?

Он раздумывал несколько секунд, а затем сказал:

– Потому что это все, о чем я могу думать в последнее время.

Я удивленно приоткрыла рот, не в силах поверить, что он действительно это сказал.

Со второго этажа доносился голос мужчины, ведущего аукцион, но для меня он был очень далек. А близко был Макс. Я слышала, как он дышит, заглянула в голубые глаза, которые больше не казались холодными, а затем опустила взгляд на губы. Вдруг эти губы стали что-то напевать:

I sit and wait. Does an angel contemplate my fate [19].

– О нет, – захихикала я, пока Пауэлл тихо пел. И на удивление этот грубый и временами вредный медведь попадал в ноты, и голос у него был невероятный.

So when I›m lying in my bed. Thoughts running through my head. And I feel the love is dead. I’m loving angels instead.

– Макс! – зашипела я, а с моих губ не сходила улыбка. Эта ситуация казалась мне до ужаса неловкой. – Робби Уильямс, серьезно?

– А что не так? Ты же любишь восьмидесятые, – засмеялся он, являя мне белые зубы.

Черт. А я ведь думала, он не улыбается, потому что у него какие-то проблемы с этим. Ну, знаете, у хоккеистов может недоставать зубов. Но нет. Весь ряд ровных белых зубов на месте. Ровнее, чем у меня.

– Эта песня вышла в девяностых, дурила. И с чего ты взял, что я люблю восьмидесятые?

– Как можно это не понять, я думал, моя голова взорвется от бесконечного потока старья, что крутил музыкальный автомат в том баре за Лос-Анджелесом.

– Ты запомнил?

– Каждую минуту.

Я машинально провела ладонью по его крепким мышцам рук и плеч, наслаждаясь их рельефом, который чувствовался даже через ткань рубашки. Затем накрыла руками его шею, большим пальцем касаясь бьющейся венки. Не было больше спокойного пульса, сердце Макса стучало так же быстро, как и мое.

– А ты что предпочитаешь слушать? Помнится, в твоей машине играл рок.

– В точку, – кивнул он.

– Другого я от тебя и не ожидала.

– Почему же?

– Ну не будет же такой, как ты, слушать попсу или, ну, не знаю, классику, например, – предположила я.

– Такой, как я, это какой? – спросил он.

– Большой и суровый.

– Я суровый?

– Хочешь сказать, что это не так? Ты был очень груб со мной в баре, я не забыла этого.

Он смотрел на меня, переводя взгляд от одного глаза к другому, а затем кивнул:

– Ты права. Прости.

Ух ты, кое-кто умеет извиняться.

– Что случилось с тобой в тот день?

Макс тяжело вздохнул и отвел взгляд. Я вглядывалась в его лицо и пыталась понять: он молчит, потому что это слишком личное, или он не доверяет конкретно мне.

– Не расскажешь, да? – с грустной улыбкой заключила я. – Ладно, Зверь, храни свои секреты.

Мои пальцы плавно выскользнули из его руки, и я хотела уйти, но он не дал мне сделать этого. Макс вжал мое тело в свое, позволяя почувствовать жар, исходящий от него.

– Я говорил, что ты выглядишь бесподобно, Перри?

С моих губ сорвался смешок.

– Как и любой в этот вечер. Так и предполагалось: красивые наряды и костюмы. Все выглядят хорошо сегодня.

Он покачал головой:

– Но только твой образ отпечатался в моей голове.

– Потому что ты хочешь заняться со мной сексом, Макс.

– Я не стану лгать тебе, я хочу, но это не отменяет того, что ты невероятно красивая, – настаивал он.

– Сегодня?

– Всегда.

Его глаза скользнули к моим губам так, словно он хотел коснуться их, однако противился этой мысли.

– Можно тебя поцеловать? – спросила я, мягко обхватывая щеки Пауэлла.