Поэтому смерть была трагедией, разве нет? Она была великой разлучницей, порой настигая без предупреждения, коварная воровка, кравшая у людей их эмоциональную валюту и оставляя банкротом до конца жизни….
Дерьмо, а если Дева-Летописеца ошиблась? Или солгала? Или не была всемогущей?
Внезапно паника вспыхнула с новой силой, мысли заклинило, он подумал о расстоянии, разделявшем их в последнее время, расстоянии, которое он принял за должное, он думал, что у него есть время исправить эту проблему.
О, Боже… Мэри, позвал он мысленно.
Черт. Он должен был поговорить с ней об этом, докопаться до сути проблемы, исправить все так, чтобы они снова стали близки, как родственные души.
Он с ужасом осознал, что проблема в том, что когда сердце перестает биться в груди, все слова, что ты хотел высказать, но не сделал этого, все, чем ты хотел поделиться, все неудачи, что ты спрятал в глубине шкафа, прикрываясь занятостью… все тоже замирало. На середине шага, и нога никогда не коснется земли… и это было самым главным сожалением в жизни каждого.
Просто ты узнаешь это лишь тогда, когда тебя настигнет смерть. И да, все вопросы, почему и как. Где и когда… окажутся чертовски неважными, когда ты покинешь земную жизнь.
Они теряли контакт, он и Мэри.
В последнее время… они теряли свою связь друг с другом.
Он не хотел уходить на такой ноте…
Белый свет стер все вокруг, охватил его целиком, украл его сознание.
К нему пришло Забвение. И ему оставалось только молиться, что его Мэри Мадонна сможет найти его на другой стороне.
Он столько всего должен ей сказать.
***
Вишес обрел форму посреди дворика из белого мрамора, над которым простиралось молочное небо, настолько яркое и необъятное, что ни фонтан в центре площадки, ни дерево с разноцветными щебечущими птицами в углу… ничто не отбрасывало тень.
Птицы молчали, все до единой, словно чувствовали его настроение.
— Мама! — его голос пронесся эхом, отскакивая от стен. — Где ты, черт подери!
Он пошел вперед, оставляя за собой след ярко-красной крови, и когда он остановился у двери в покои Девы-Летописецы, капли тихо падали с его локтя и ноги. Он постучал в дверь, снова позвав ее по имени, и брызги крови окрасили полированную панель как лак для ногтей, разлитый на пол.
— К черту все.
Врезавшись плечом в панель, он вломился в комнаты своей матери…. Чтобы застыть на месте. На кровати под простынями из белого шелка существо, сотворившее расу вампиров, а также давшее жизнь ему и его сестре, лежало, не шелохнувшись. У нее не было телесной формы. Просто трехмерный свет, который когда-то был ослепительно-ярким, как фотобомба, но сейчас напоминал старомодную масляную лампу с мутным абажуром.
— Ты должна спасти его. — Вишес пересек мраморный пол, смутно осознавая, что в комнате была одна кровать. — Проснись, черт возьми! Дорогой мне человек умирает, и ты должна помешать этому, черт подери!
Если бы у нее было тело, он бы схватил ее и заставил обратить на себя внимание. Но у нее не было рук, чтобы стащить ее с кровати, не было плеч, чтобы встряхнуть ее.
Он снова хотел закричать, когда в покоях слова пронеслись так, словно их пропустили через объемный звук[16].
Словно это все объясняло. Словно он — капитальный олень, раз пришел беспокоить ее такими запросами. Словно тратил ее время впустую.
— Зачем ты вообще нас создала, если тебе плевать?
— О чем ты, черт возьми? — А, да, он помнил, что не должен задавать ей вопросы, но нахрен все. — И что это должно значить?
Стиснув зубы, Ви напомнил себе, что Рейдж превращался в зверя и умирал в своей второй ипостаси. Обмениваясь колкостями с любимой мамулей, он едва ли спасет друга.
— Просто спаси его, ладно? Перемести его с поля боя, чтобы мы смогли провести операцию, и я оставлю тебя гнить с миром.
Ладно, теперь он понимал, почему люди с проблемными матерями посещали любимые ток-шоу Лэсситера. Оказываясь возле нее, Ви каждый раз охватывал психоз, переданный внутриутробно.
— Он продолжит дышать, вот как.
Ви представил, как Рейдж поскальзывается в ванной в особняке и умирает. Или давится куриной косточкой. Одному Богу известно, что могло свести брата в могилу.
— Так измени ее. Ты же всесильна, черт возьми. Измени его судьбу, здесь и сейчас.
Повисла длинная пауза, он даже задумался, а не уснула ли она… и, блин, как он ненавидел ее. Она сдалась, спряталась от мира, отгородилась ото всех как отшельница в своей хандре, потому что никто не целовал ей задницу, как она того хотела.
Хнык-мать-его-хнык.