Зверь

— Нет. Ну, разве что гадал, как такое возможно. Ты, должно быть, тоже об этом думала, иначе не старалась бы так сильно, спасая меня.

Повисла пауза.

— Да, — прошептала она. — Я хотела спасти тебя.

— И я рад, что все сработало.

На самом деле. Правда.

— Я…

— Рейдж, ты знаешь, как сильно я тебя люблю.

— Почему это звучит как исповедь? — Он рассмеялся. — Шучу.

— Я ненавижу смерть.

Так, что-то не так. И дело не только в нем. Она звучала как-то странно… словно сдалась, что не вязалось с образом женщины, которая вытащила жалкий зад своего хеллрена с того света.

Буквально.

Рейдж неуклюже похлопал ладонями в поисках ее рук, и когда он взял их в свои, то ощутил ее дрожь.

— Что еще произошло этой ночью? И не вздумай сказать «ничего». Я чувствую твои эмоции.

Но он не мог ощущать их носом. Слишком много от лессеров застряло в пищеварительном тракте и синусовых пазухах. К слову о ГЭРБе[25].

— Ничего важнее тебя. — Поднявшись, она поцеловала его в губы. — Нет ничего важнее тебя.

Где ты? — спросил он мысленно. — Моя Мэри… куда ты ушла?

— Боже, я так устал, — сказал он, когда молчание затянулось.

— Хочешь, я уйду, чтобы ты смог выспаться?

— Нет. — Рейдж сжал ее руки, испытывая желание привязать ее к себе. — Никогда.

***

В тишине больничной палаты Мэри изучала лицо Рейджа, будто пыталась освежить в памяти до боли знакомые черты, отпечатавшиеся в ее мозгу. С другой стороны, на самом деле она думала не о его божественной красоте. Она искала внутри себя смелость.

Зная ее профессию, ей следовало лучше справляться с подобными моментами.

Скажи ему, подумала Мэри. Расскажи ему о Битти и ее маме, и том, что ты провалила свою работу и чувствовала себя неудачницей.

Проблема в том, что подобная исповедальная чепуха казалось эгоистичной, учитывая, что он едва не умер всего час назад: словно подойти к человеку, только пережившему ужасную автокатастрофу, и пристать с рассказами о том, что у тебя тоже выдалась мерзкая ночь, потому что тебе выписали штраф за превышение скорости, и спустилась шина.

— Я обязательно бы нашла тебя. — Когда Мэри повторила слова, которые уже не раз произнесла, то поняла, что дошла до точки… потому что уже чувствовала себя обязанной признаться. — Правда. Нашла бы.

Чудесно. Сейчас ее затошнило.

О, Боже, как она могла сказать своему хеллрену, что так отчаянно спасала его не из-за них и их отношений, и даже не потому, что трагедия накроет весь особняк Братства, но из-за кого-то абсолютно постороннего? Даже если эта «кто-то» и все ее проблемы — благородное дело? Даже если этот посторонний — осиротевшая девочка?

Это казалось предательством их двоих и их совместной жизни. Когда тебе посчастливилось встретить настоящую любовь, когда тебе сделали подобный подарок, нельзя решать вопросы жизни и смерти, оглядываясь на жизненные ситуации посторонних. Если речь, конечно, не о вашем ребенке… и, видит Бог, они с Рейджем никогда не смогут иметь детей.

Ауч. А это больно.

— Где-то болит? — спросил Рейдж.

— Прости. Ерунда. Прости… выдалась трудная ночь.

— Мне знакомо это чувство. — Он выпустил ее ладони и вытянул свои огромные руки, мускулы выделялись на его коже, отбрасывая тени. — Ложись. Позволь мне почувствовать себя мужчиной, а не куском мяса… я хочу обнять тебя.

— Не нужно просить дважды.

Вытянувшись рядом с ним на кровати, Мэри устроила голову на его груди, прямо напротив сердца, и сделала глубокий вдох. Когда в воздухе расцвел его связующий запах, она закрыла глаза, пытаясь отпустить критику, метавшуюся в ее черепной коробке, ведь хаотичные пируэты нисколько ее не развлекали.

К счастью, прикосновение к коже Рейджа, теплу его тела, его жизни было подобно валиуму без побочных эффектов. Напряжение медленно покинуло ее, и те ублюдки с резиновыми носами, дешевыми париками и огромными нелепыми тапочками отошли на второй план.

Без сомнений, они еще вернутся. Но сейчас она могла не беспокоиться о них.

— Оно снова так уверенно бьется, — пробормотала Мэри. — Я люблю звук твоего сердцебиения.

Ей также нравилось видеть, как его мощная грудь размеренно поднимается и опускается.

И, вот неожиданность… вид его гладкой, лишенной волос кожи, массивных, плотных мускул тоже был весьма неплох.

— Ты такой большой, — сказала она, вытягивая руку, но так и не в состоянии обхватить его торс.

Тихий смех, вырвавшийся из его груди, был немного вымученным. Но потом он подыграл ей:

— Да? Расскажи-ка, насколько я большой?

— Ты очень, очень большой.

— Только моя грудь? Или ты думаешь… о других частях тела?

Она хорошо знала этот низкий, неспешный тон… прекрасно понимала, о чем ее супруг думал в этот момент… и да, когда она скользнула взглядом по нему, стало очевидно, что каждый дюйм его тела, укрытого покрывалами, был в работоспособном состоянии, несмотря на клиническую смерть.

В частности, конкретные двенадцать дюймов. Плюс-минус.

Когда взгляд метнулся в сторону двери, она пожалела, что та была не закрыта. Вокруг было столько медиков… ну, всего трое. Но когда хочется уединиться, даже трое — целая толпа.