Зверь бездны

– А, вот и женишок пожаловал.

– Мне бы Агриппину. – В синюшном, оплывшем лице, он пытался отыскать отблеск яркой Грининой красоты, но едва уловимое сходство все же было.

– Нет Грини. – Пиня зябко ежилась в дырявой вязаной кофте поверх ночной рубашки.

– А когда она придет?

– Не придет она. В Москву уехала, на парикмахера учиться.

У Алексея оборвалось сердце.

– Она ехать не хотела, а я ей: «Доченька, поезжай… На кой ляд тебе этот бирюк лесной сдался?» – мстительно хвалилась Пиня, распаляясь от его подавленности, но по тоскливым, запавшим глазам Алексей догадался, сколько успела выплакать Гриня на материнском плече.

– На вот, книгу велела тебе передать.

На обложке книги, раскинув крылья, цвела тропическая бабочка.

На кладбище прибыли в два пополудни. Петров мобилизовал кладбищенского сторожа, и втроем они принялись долбить могилу.

Земля еще не промерзла в глубину, теплые парные комья ложились на снег, словно распускалась роза или звезда.

После того как забросали яму и водрузили крест, сколоченный из золотистых сосновых досок, Алексей вынул из мешка пушистую елочку-двухлетку и вместе с комом мерзлой земли вкопал рядом с могилой. Вечерело, но этим троим не хотелось расходиться, словно, схоронив старика, они стали братьями, потерявшими отца. Растроганный сторож пригласил милиционера и лесничего погреться в кладбищенскую сторожку. Уют здесь, как водится, был какой-то нежилой, пугающий, и пестрые фотки актеров и манекенщиц, прикнопленные к стенам, смотрелись потусторонне, как слетевшиеся на поздний огонек выходцы с того света.

– Ну что, однополчане, вздрогнем? Хороший мужик был Иван Егорович. Богатыри, не мы… Да-с. Если что обращайся, всегда помогу. – Петров булькнул горлом и шумно занюхал стопку куском черняшки.

Он и здесь чувствовал себя хозяином, большаком:

– Мы, русские, должны помогать друг другу. Во блин, сегодня же «Уморина»… Опять опаздываю…

Алексей все еще сжимал в руках стопарик, словно хотел раздавить:

– Нет больше русских. Сегодня последнего схоронили.

– Да… паспорт-то свой Егорыч так и не поменял, – припомнил участковый. – Гордый был. Хотя кому это сейчас на хрен нужно. Белые, черные, пусть хоть «зебрами» пишут, один черт, нет уж той России. Нет! Так чего и рыпаться. Профукали…

– В детстве моем случай занятный приключился, – заговорил сторож, оглаживая снежную бородку. – От нас через пять дворов, аккурат на отшибе, бабенка жила. Могла черным поросенком скинуться или вороной. Молоко у коровок сдаивала, а в хлев не заходила. Про нее многое болтали. Так я сам мальцом видел, как она при ущербной луне по полю голая ходила и все словно что-то сбирает да за пазуху кладет. Жутко мне стало смотреть, я и убежал. А на утро глядь, вся полоса в заломах. Это значит, она заломы делала и «спорину» вынимала.

– Это откуда у голой бабы пазуха? Врать ты горазд, дедушка, – насупился Петров, поглядывая на часы.

– Врать мне ни к чему. Вот берем, к примеру, книгу.

Старик взял из рук Алексея книгу с бабочкой.

– Вот бабочка: с одной стороны, насекомое, а с другой – знак метаморфоз и преображения духа. Надо в корень зрить. Вот я, к примеру, прожил жизнь философскую…

– Как это философскую…

– Тихую, на окраине бытия, на берегу Танатаса – смертного моря, и многое повидал. Дух в нас животворит. Но если дух сломить, тело следом сгинет, но возможен и обратный процесс.

– Не темни, батя, ты про ведьму начал. – Петров занюхал второй стопарик.

– Так вот, если «спорину» вынуть – все! Погиб урожай. Тля нападет или засуха, да и без засухи все пожелтеет и засохнет. Я мальцом любопытный был, все у стариков выспрашивал, что за «спорина» такая. Получается, что «спорина» – сила или дух. Вот и я думаю, у народа нашего через глумление и осмеяние «спорину» вынули. А уж теперь и вовсе мы единым народом быть перестали, когда один сухую корку сосет, а другой по заграницам жирует, содомиты правят бал, на экране глум и срам, России уж и не видать и не слыхать, одно скотство. Наставляют бессловесных: не люби, не заводи семью, не рожай, не работай. Но пей, гуляй, веселись, жри, как перед концом света.

– А колдунья-то что? – настырно допытывался Петров.

– Что колдунья? Известное дело, только силу свою умножит, чтобы дальше урожаи гнобить и младенцев в утробе скажать.

– Ну и фантазер ты, батя… По-твоему выходит, народ наш околдовали, усыпили да и силу вынули. – Алексея развлекла стариковская побаска. – И мы тут вроде ни при чем.

– «Сон разума рождает чудовищ», сказал один умный человек, а другой умный запомнил, – значительно изрек старик. – И млечную силу нив сцедили, и недра под шумок ограбили, а мы все спим. Нетопыри над нами кружат, вокруг нечисть всякая, вампиры плодятся, а мы все дрыхнем, разве что ненадолго просыпаемся, чтобы водяры хлебнуть, и снова на покой.

– Так, по-твоему выходит, и вампиры на твоем кладбище есть? – переспросил порядком взопревший от выпивки Петров, оглядываясь по сторонам и привычно щупая кобуру.

– Есть, конечно, есть. Только их не здесь искать надо.

– А где?

– «В эфире»… Книга такая есть. Великий врач древности написал, Парацельс. Он их хорошо изучил.