Зверь и я

Тоненький писклявый голосок совсем еще юной человеческой особи звал на помощь, а львица хоть и попыталась отмахнуться от этого звука, как от назойливой мухи, вынужденно уступила победившим разум инстинктам. Очень быстро хищница преодолела расстояние между ней и маленьким плаксой, как она прозвала невидимый голос, и замерла на месте от увиденного.

Какой-то огромный мужчина, больше смахивающий на жирного борова, тащил волоком за собой мелкого мальчишку, периодически останавливаясь и колотя его лозиной. Этот боров что-то кричал ребенку, от чего его голова еще больше вжималась в хрупкие детские плечики. Пелена гнева, застлавшая сознание львицы, позволяла ей расслышать лишь обрывки фраз, произнесенных этим свином.

«Вор… убить мало… пожалеешь… проучу… оторву руки…»

Человек толкнул ребенка, повалив прямо на грязную дорогу, и начал смеяться над ним. Это стало последней каплей терпения и выдержки хищницы. Это завтра она будет обходить все деревушки стороной, а сегодня просто обязана вмешаться.

Выпрыгнув из своего укрытия, она оказалась аккурат между ребенком и его мучителем. Она оскалила свои клыки и грозно зарычала на обидчика, выпуская свои длинные и острые когти, следя, чтобы это не укрылось от глаз борова. От одного ее только вида у мужчины затряслись все поджилки, и он начал испуганно пятиться назад. Львица вовсе не собиралась нападать на мужчину, она брезговала прикасаться к нему, пропитанному потом и вонью какого-то пойла. Ей вполне было достаточно страха, плескавшегося в его глазах и того, что он оставил ребенка в покое. Стоило ей только рыкнуть погромче и сделать вид, что она готовится к прыжку, как борова, будто водой смыло, только пятки его грязные и мелькали.

Проводив его взглядом, львица обернулась к мальчонке, дрожащему от страха, казалось, еще немного и он разучиться дышать. Медленно она подошла к нему, пряча оскал и втягивая когти, ткнулась мордой в его руки, давая немое разрешение маленькой хрупкой ладошке прикоснуться к себе и быть может погладить в знак благодарности. Лизнув, оторопевшего от такого жеста, мальчишку, она также медленно скрылась в высокой траве за дорогой.

Засыпала сегодня львица с приятными мыслями, ей было и самой радостно от того, что она стала помехой и не дала учинить расправу над ребенком.

«Когтями порву любого, кто обидит ребенка!»

В памяти всплыли эти слова вместе с огнями ночного города сквозь запотевшее окно в маленькой светлой кухоньке. Она была там, стояла перед окном, облокотившись на подоконник и прижимаясь лбом к холодному стеклу.

Большая кошка подскочила на лапы, ее сон испарился в неведомом направлении. Ее котенок в беде! И как только она отыщет обидчика, то разорвет его своими когтями…

Огласив всю округу грозным рыком, львица резво помчалась в известном одной ей направлении, не забыв прихватить с собой и беспомощного хорька. Где-то там ее ребенок в беде, и она обязательно его найдет!

***

Две большие волчицы бежали вдоль утеса, их целью было добраться до лощины внизу, но для этого им предстояло сделать большой крюк, чтобы не разбиться о камни, случайно сорвавшись вниз. Та, что покрупнее, была насыщенно бело-серого окраса с осмысленным мудрым взглядом. Она бежала, не спеша и размеренно, будто бы выверяя каждый свой шаг. Вторая же волчица, наоборот, будто бы сгорала от нетерпения: она то вырывалась вперед, то останавливалась, поджидая свою спутницу, либо и вовсе бежала назад за ней. Шерсть молодой волчицы бурого окраса переливалась на солнце.

Добравшись, наконец, до низины, обе волчицы стали принюхиваться, пытаясь выйти на след. Лишь спустя десять минут, которые для молодой волчицы длились целую вечность, а для второй – пролетели как один миг, они нашли искомое.

Остановившись у камня, на котором лежало скомканное женское платье, обе приняли человеческий облик. Маккензийская оборотница Апони первая потянулась к находке. Она аккуратно приподняла платье, чтобы осмотреть его. Следов крови было совсем немного – это и поражало, но в то же время несказанно радовало обоих. А вот Ивет, казалось, платье практически не заинтересовало. Она что-то высматривала в высокой траве, зорким глазом старая оборотница выхватила в поросли белую бусину жемчуга и подняла ее, держа перед собой на ладони. Она смотрела на нее так, будто бы эта бусина могла рассказать ей намного больше платья, обнаруженного ее молодой товаркой.

– Поверить не могу! Она – оборотень? Как такое возможно? Почему она раньше не обращалась в зверя? Может, она как-то причастна к заговору? – будто на одном дыхании выпалила Апони.

– Не говори ерунды, – резко оборвала ее Ивет. – Кто-кто, а Виктория точно не причастна к закулисной возне в нашем мире. Никто из нас не почувствовал, что она оборотень, думаю, что и для нее самой это стало большим открытием. Скорее всего ее внутренний зверь, зажатый в тисках рационального человеческого сознания, смог одержать верх только перед угрозой смерти. Это ее и спасло.

– Но, судя по запаху, она не волчица… Это хорошо? – обескуражено спросила молодая волчица.