Зверь из бездны

От него не укрылась испуганная радость Бориса и смущение, залившее краской его здоровое, красивое загорелое лицо… Борис так разволновался, что забыл о рыбаках, о муке, о стоявшем около солдате… Так странно: совсем и думать перестал о Веронике, а тут вдруг захотелось… полететь в Севастополь. Рыбаки согласились поехать, а он озирается и кричит извозчика:

– В Севастополь! Сколько?

Не стал рядиться. Все равно. Пусть постоит, подождет, пока он…

– Вот что, братец. Ты поезжай с рыбаками и сдай муку… Вот тебе адрес… – говорит Борис солдату.

Хотел написать, выдрал дрожащей рукой листик из записной книжки, но рыбак махнул рукой:

– Зачем? Мы знаем, покажем ему…

– Верно, верно!.. Так вот, братец…

Борис разрывался между рыбаками, мукой, извозчиком и Ермишкой. Был смешон в своей торопливости, совал всем деньги и делал путаные наказы. Для Ермишки сделалось ясным, что «дело нечисто». Точно письмо-то его по башке ударило! Не в себе стал от радости. «Красивый, сволочь». Не иначе, как любовник… А с рожи на «товарища Горленку» смахивает…

– Так вот… Как тебя звать-то?

– Ермилой называюсь, Ваше высокоблагородие.

– Ермила.

– Так точно.

– Так вот, Ермила…

Борис торопливо рассказал, что и как надо делать Ермиле, а сам сел в пролетку.

– А как я, Ваше высокоблагородие, обратно?

– С рыбаками же!

– Так что вы скажите княгине, что меня послали, а то они… Я человек служащий, у меня на руках больные…

– Ну ладно, ладно!.. Черт с ними… Некогда.

Борис уехал. Рыбаки смеялись: черт, говорит, с ними, с больными!..

– От кого это ты ему письмецо-то привез?

– От нашей сестры…

– И муку бросил – вот как приспичило! А еще женатый.

– У них ничего… Одна жена да две любовницы… Ты скажи жене-то… Так и так, мол, получил письмо от барышни и марш в Севастополь.

Сгорая злобной ненавистью, садился Ермишка в лодку. Мучила его всего больше мысль о том, что вот он, дурак, муку поручику везет, а они там… Что они там? Что могла рисовать Ермишке звериная ревность?

«Как же теперь братство, равенство и слабода? Слова одни? Ежели у него золотые погоны, так он… А вот ежели раздеть обоих, так и разницы никакой нет. А кто красивее – это тоже сомнительно!» Ну уж ежели Ермишка когда-нибудь поймает их, накроет на месте – не отвертится. «Ежели ты, благородная, с женатым можешь дела иметь, так нечего и холостому отказывать!»

Море, впрочем, скоро смирило злобную ревность Ермишки. Сперва страх пред зеленой клокочущей пучиной, потом морская болезнь, и наконец – нирвана. Укачало. Точно помер.

Приехали поздно, в темноте. Напугал стариков поздним визитом: показался подозрительным, «зеленым». Зато потом, когда оказалось, что это Борис муку прислал, приняли Ермишку, как желанного гостя.

Пять пудов муки привез! Бабушка и чаем поила, и покушать Ермишке дала, и в зале на полу спать положила. Много разговоров было. Про все говорили. Ермишка признался, что сперва красным был, «по глупости», а теперь самый настоящий белый; за это старик ему водочки поднес.

– А куда барин делся?

– Поручик? Они домой ехали, я их с письмом в Балаклаве захватил…

– С каким письмом?

Тут Ермишка все объяснил. Говорил и наблюдал, как его слова принимаются в доме.

– Сестра милосердная, княгиня Вероника… Я так догадываюсь, что невеста ихняя?..

Лада сказала совсем равнодушно, что – невеста, а старики рассердились.

– Много таких невест было! – с досадой заметила старуха, но заметно забеспокоилась и начала выспрашивать, как эта княгиня в Севастополь попала, давно ли, часто ли к ней барин ходит. И тут Ермишка догадался, что Лада «законная», а Вероника «прежняя». Подпакостил сопернику:

– Это, барыня, как в песне поется:

Я не буду, я не стану с молодой женою жить,
Уж я буду, уж я стану свою прежнюю любить…

Лада улыбнулась и сказала:

– Хорошо, если бы Борис женился… на ней.

Старики переглянулись, а Ермишка произнес:

– У нас в Рассее хорошо насчет этого: сейчас по декрету бросил, по декрету другую взял. Без хлопот! – удивлялся спокойствию «законной»… «У них можно: одна жена да две любовницы!»

– У нее, наверно, много таких женихов? Теперь барышни ведут себя очень свободно… – выпытывала бабушка.

– Ухажеров у ней достаточно, потому очень уж из себя красивая, а только не замечал, чтобы с кем-нибудь путалась… Я завсегда при ней и… не люблю этого!.. – ответил Ермишка, обидевшись за предмет своего обожания. – Она на моих глазах, а я… я в лазарете этого не дозволю…

Когда Лада ушла, и Ермишка на полу раскладывался, бабушка опять к нему вышла и шепотком по душам поговорила: не надо, чтобы барин к ней ходил, «дома нет, ушла»… Подарила Ермишке коробочку Борисовых папирос и попросила понаблюсти, не живут ли как муж с женой. Если что заметит, надо пред начальством ее поведение раскрыть: таких надо гнать из лазарета.