Зверь из бездны. Династия при смерти. Книги 1-4 (СИ)

Что касается титула princeps, то есть «первый», его происхождение связывало римского государя с верховным правительственным органом республики: с коллективом сената. Princeps senatus значит совсем не глава сената, как иногда переводят, но первый, внесенный цензорами в сенаторские списки, и первый в очереди сенатских прений и подачи голосов. Почетное место сенатора-старосты, независимое от возраста, породы и политического положения тех, кому оно отводилось. Сила чисто морального характера, символ признанного государством уважения к личности, возвеличенной общественным мнением. Отсюда они — princepes civitatis, principes Romani nominis, первые в общине, первые римляне. Словом, это — красный угол сборной избы, излюбленный человек, которому община предлагает «сесть под богами». Обыкновенно цензоры назначали принцепсами сената своих предшественников по цензуре. Таким образом, princeps senatus в республиканском Риме менялся каждый люстр (в конце республики — пятилетие). В 28 г. до P. X. Август ставит свое имя во главе списка сенаторов и, таким образом, оказывается принцепсом сената. Естественное сенаторское обращение к первому в своей организации — «ваш принцепс», princepnoster — Августу понравилось. Гражданский смысл титула был удобен к тому, чтобы войти во всеобщее употребление. Определение «senatus» отваливается и остается просто princeps, который обычаем начинает изъясняться уже не как первый в сенате, но как первый из граждан. В административном значении princeps может быть переведен, как главноначальствующий «гражданской частью республики», а в общежитии принимает демократический смысл выборного правителя, государя народной волей. Это как раз было на руку Августу, который все усилия употреблял, чтобы показать, что он порвал связи со своим военным прошлым, и смотрит на свое государево дело, как на охрану гражданственности и силы законов, а отнюдь не намерен обращать его в вооруженную авантюру постоянной войны с «внутренним врагом». «Штатский» звук «принцепса» успокаивал людей прошлого, что республика не пала жертвой военного захвата, не стала добычей узурпатора-тирана, а перед людьми будущего ручался за упокоение междоусобий, которого они жадно желали, и за отказ верховной власти от предпочтения военщине, которое общество, за предыдущий век, жестоко истомило. И, наконец, в этом титуле были слышны даже останки старо-республиканской традиции, память первобытной мужицкой знати. Как хорошо отмечает Виппер: «в имени принцепса остался еще известный социально-аристократический оттенок. Зваться принцепсом по преимуществу звучало приблизительно так же, как в XVIII в. быть первым сеньором, первым дворянином в своем государстве».