Зверь из бездны том I (Книга первая: Династия при смерти)

Но все эти уловки и приспособления ищущих прочности династий были не более, как обходами принципа. Сам же принцип оставался неизменным, непоколебимым. Принципат вырос в империю, императорская власть выработалась в абсолютную и безответственную, но она не в состоянии была избыть своего первоначального признака временности и чрезвычайности. Те, кто ею владеет, держат ее в пользовании неограниченном, но только пожизненном; тот, кто ею не владеет, не имеет права на нее рассчитывать, как бы ни был он близок пожизненному владельцу. Ее династии — не более, как учащенная и потворствуемая обычаем случайность, а сама она — белый лист, на котором может быть написано имя любого удачника из среды патрициата или даже плебея, облеченного в патрициат нарочным сенатским постановлением.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

САТИРА НА СМЕРТЬ КЛАВДИЯ

Сегодня Клавдия похоронили, а завтра не завтра, но еще в том же году, весь Рим хохотал над ходившей по рукам злобной сатирой на смерть жалкого старика. Беспощадно высмеивая апофеоз нелепейшего из государей римского народа, сатира сулила Клавдию не обожествление, но «отыквление» (Apokolokynthosis) и, после града свирепо-мстительных издевательств над правлением и личностью покойного принцепса, отдавала его на том свете в рабство вольноотпущеннику Менандру, который при Кае Цезаре заведовал в канцелярии принцепса справочным столом (а cognitionibus). Таков — один из древнейших прототипов злополучного аркадского принца, над которым в девятнадцатом веке хохотала публика оффенбахова «Орфея в аду». По всей вероятности, этим порабощением не кончились посмертные злополучия Клавдия, так как о превращении его в тыкву, обещанном в заголовке сатиры, в ней нет ни одного слова. А между тем заголовок Apokolokynthosis установлен за ней издревле, твердо и неразлучно. Очевидно, мы имеем дело лишь с начальным отрывком сатиры, конец же ее, с дальнейшими мытарствами покойного принцепса, безнадежно утрачен. Полная смешных, именно опереточных, оффенбаховых контрастов и неожиданностей, фарсов и острот, быстро и весело развивающая комическое действие, сатира на смерть Клавдия — совершенство в своем роде. Нужен был бешеный взрыв годами накопленной ненависти, чтобы бросить в общество подобную литературную бомбу. Автор сатиры, вышедшей в свет анонимно, явил себя большим знатоком закулисных придворных отношений и несомненным, убежденным неронианцем. Насколько обидны и едки удары его бича по плачевной памяти Клавдия, настолько же сладким голосом воспевает он хвалы молодому и кроткому государю, призванному судьбой сменить безобразного, глупого, злого старика.