Зверь из бездны том IV (Книга четвёртая: погасшие легенды)

Или, если не убедителен образ современный, проследите за видоизменениями образа Бориса Годунова в ХVІІ и XVIII веках... Драматург нашего времени (кн. В.В. Барятинский) дал ему имя «Светлый царь», а 75 лет тому назад даже Пушкин, прозревший глубину этого человека, смел взывать только о сострадании к угрызениям его совести. А в невежественной массе русского простонародья до сих пор не трудно найти людей, уверенных, что, в неделю Православия, Бориса Годунова, как убийцу царевича Дмитрия, проклинают вместе с Гришкой Отрепьевым, Стенькой Разиным, Иваном Мазепой и прочими врагами династии-победительницы русского XVII века...

Историческую личность Нерона приходится почти всю целиком воссоздавать экзегезой, потому что самое правдивое и верное слово о его жизнеописаниях сказал Иосиф Флавий. Я приводил его в свое время. Смысл его тот, что по смерти Нерона, врагами покойного государя было столько налгано из ненависти, а друзьями его из благодарности, что весь этот материал не заслуживает никакого доверия.

Я нисколько не затрудняюсь примкнуть к апокалиптической теории, узнающей Нерона в «звере из бездны» Иоаннова Откровения. Уже само название моей работы показывает, как положительно я отношусь к этой гипотезе. Но мы знаем хорошо, что греческий мир не подписался под этим иудео-христианским приговором, и прошло девятнадцать веков после смерти Нерона, прежде чем загадочное число «зверя из бездны» было не только прочитано, но и утверждено исторической критикой почти что непоколебимо... Но апокалиптическое исследование я, как предупреждал уже, оставляю до «Арки Тита». Здесь достаточно будет отметить, что Нерон — образом своим — как бы раздвоил мировоззрение своего века. Мифотворчество старой цивилизации, умирающей, в которой dives обозначал богатого и святого, осыпало его могилу цветами. Мифотворчество цивилизации новой, нарождающейся с тем, чтобы провозгласить: dives aut iniquus aut haeres iniqui, богач или сам насильник или наследник насильника (Бл. Иероним), — звать мир к отречению от земных благ и вознести на пьедестал блаженство алчущих, жаждущих, страждущих и нищих духом, — создало из образа Нерона «зверя из бездны», «антихриста»... Но оба мифотворчества суть не более как именно мифотворчества. Путь внимательного исторического анализа и критической экзегезы приводит нас к одному твердому убеждению:

— Нерон не был чудовищем, каким остался он в Тацитовой летописи, у Светония, Диона Кассия и позднейших писателей, — ни тем добрым и чуть ли не благоразумным государем, каким хотят его изобразить германские апологеты-империалисты, с Германом Шиллером во главе... Это был просто весьма неталантливый политически и равнодушный к политике, заурядный государь-эгоист, с пришедшимися не ко времени эстетическими наклонностями, который, безобразно растранжирив государственную казну, создал тем династический кризис, а, почувствовав его, не пожелал добровольно убраться со своего места, но — своя рубашка ближе к телу — принялся упорно защищаться. Защита велась — по нравам века: кровавая и беспощадная, и казни вторгались даже в недра собственной семьи цезаря. Это ужасно, но — бывало и до Нерона в веках язычества и иудейства, и после Нерона в веках христианства, претендовавших на мораль, предпочтительную и превосходную над нравственным уровнем остального человечества. Мы знаем, что, в новейшие века, Тацит, Светоний и Дион Кассий — в особенности же, первый из них, — были литературными сообщниками политической оппозиции в веках упроченного деспотизма, и XVIII век питался их аргументами и примерами для своей освободительной работы и полемики против тирании Бурбонов и германских князей. Но тот же XVIII век, устами Монтескье, Вольтера и, наконец, Наполеона, подверг сомнению одностороннюю черноту отрицательных образов Тацита. Именно потому, что видел он трех Людовиков, принца-регента, Августа Саксонского, Елизавету Петровну, Екатерину II, — и, будучи свидетелем, как оттенками в два цвета отливали порфиры этих позднейших Августов, Тибериев, Каев, Клавдиев, Неронов и Агриппин — скептически относился и к той возможности, чтобы настоящие Август, Тиберий, Кай, Клавдий, Нерон и Агриппина отливали только в один...

В чрезвычайно тенденциозной, но богатой полемическим материалом, книге весьма начитанного бонапартиста Дюбуа-Гюшана «Тацит и его век», во главе «Общественное мнение», приведена поучительная параллель «свободы смеха» при Нероне (многочисленные факты этого рода были своевременно отмечены мной) и неволи смеха при Людовике XIV. Иезуитская семинария в Клермоне (College de la Soci'et'e de Jesus) переименовалась, чтобы польстить королю, в Коллегию Людовика Великого (College de Louis le Grand). Один из семинаристов, возмущенный кощунственной лестью, мальчик шестнадцати лет, отметил низкопоклонство, которое правильнее было бы назвать даже идолопоклонством, язвительной эпиграммой:

Sustulit hinc Jesum, posuit insignia regis

Impia gens; alium nescit habere deum.