Зверь из бездны

Все это было неожиданно и загадочно. А кроме того, и огорчительно: без Осипа мы оставались, как без рук. Без него ничего путного не выйдет. В этот момент мимо проходила жена Осипа с ведрами на коромысле. Молодая, здоровая и красивая баба, а лицо злющее, глазами прямо съесть нас хочет. Чуть-чуть кивнула головой на наши приветствия.

— На охоту к вам приехали! — заискивающе говорю бабе.

Она поморщилась, сказала: «Вижу уж!», — и, пихнув нашу собаку ногой под брюхо, пошла за водой. Очевидно, препятствие крылось именно в этой женщине.

Прошли в избу. Расположились. Осип стал самовар ставить. Держит себя как-то виновато и сконфуженно, точно из тридцатилетнего мужика снова в мальчишку превратился. Охает, вздыхает, то молитву шепчет, то ругается самыми скверными словами. И все это потихоньку, несмело, почти шепотом…

— Как же это, Осип? Без тебя дело не выйдет… Ты уж пойдем!

— Да я всей душой бы, а только…

И опять чешет за ухом:

— Препятствие!

Мы вынули флягу с коньяком, сами выпили и Осипу стаканчик поднесли. Перекрестился, поздравил с «порошей», выпил, крякнул, вытер усы и говорит шепотом:

— Опять черт на моей бабе поехал!

— Неужто жена не пускает, а ты… слушаешься?!

Раньше мы не замечали, чтобы Осип был в особенном послушании у своей жены.

— Боишься своей бабы?

— Не в том беда! — посматривая боязливо на входную дверь, сказал Осип. — А скучает она, моя супруга… Ребят, видишь, у нас нет, а ей охота… Не рождаются у нас дети, а она, дура, взяла себе в башку, что от того и не рождаются, что я по лесам с ружьем шляюсь… Шляешься, говорит, как кобель бездомовый, потому, дескать, от тебя и приплоду нет! От земли, говорит, отбился, от жены отбился… Терпела, говорит, а больше не желаю.

— А ты и испугался? На-ка, выпей еще!

Выпил и опять смелее заговорил:

— Она ведь у меня вроде, как кобыла с норовом… Баба она, конечно, молодая, из себя видная, а тут у нас, в селе — верст пять отсюда — псаломщик есть, Ипатычем зовут. Ну, заглядывается на нее, глазами все прелюбодействует, когда она в церковь ходит… Ну, вот она, дура, и грозится: ежели, говорит, на охоту хоть один раз еще пойдешь, я, говорит, в кухарки к Ипатычу уйду! А он, Ипатыч, ненадежный, бабник… Он как раз сманит… Все глядит, где что плохо лежит…

В сенях послышался шум шагов, и Осип стих.

— Идет она. Тихо! — шепнул и пошел к самовару. Вошла баба с ведрами. Осип опять сделался кротким, забитым и заговорил с женой ласковым подобострастным голосом:

— Я, Малаша, самовар наладил… Я и яиц сварил… И хлеба нарезал…

— Вижу!.. И водки наглотался: слышу дух-то, за версту несет!

— Один стаканчик всего и выпил, а ты…

Мой спутник почувствовал неловкость, торопливо налил стаканчик и поднес бабе:

— Просим выпить и вас, хозяюшка!

— Много благодарна. Не употребляю… — хмуро ответила баба, а муж стал упрашивать:

— А ты выпей! Нехорошо отказываться-то… Хоть пригубь! Некрасиво выходит!

— Выпейте уж стаканчик! А то нам удачи не будет…

Баба поколебалась, традиция взяла верх над злостью. Взяла стаканчик и, поклонившись, с прежним злым выражением на лице, произнесла:

— Ни пуху, ни пера вам!

Выпила, поставила стаканчик вверх дном и отошла.

Сели за стол. Подсел и Осип. Когда жена выходила из избы, Осип подмигивал на флягу с коньяком, мы наливали, и он быстро опрокидывал стаканчик в горло. Потом стали готовить патроны, чтобы все было готово с вечера. Осип помогал и поминутно вздыхал. Его томила привычная страсть бродяжничать с ружьем и собаками, разбирала зависть к нам и досада на свою жену.

— Почему Осипу-то нельзя с нами? — спросил я бабу.

— Кто его знает! — ответила она, глядя в сторону. — Видно, набегался уж кобелем по лесам да оврагам… Видно, всему конец бывает… А вы спросите его, сколько ночей он в году с женой ночует, а сколько в лесу с оружием своим?

Мы переглянулись с Осипом. Ничего не выходит! Осип озлился: ходит по избе, что-то ищет, вещами кидается, взял свое ружье и перевесил на другое место. Баба покосилась и говорит:

— Что, никак и ты собираешься на охоту?

— А это мы утром поглядим! — повелительно ответил Осип. — Захочу — пойду, не захочу — дома останусь. Все в моей власти…

— Чего же, туда тебе и дорога! Не забудь только, что я тебе сказала про Ипатыча!

— Дура ты!

И супруги разговорились и мало-помалу перестали беречь свою супружескую тайну.

— Для чего я замуж выходила? А? — наступала баба, сверкая глазами.

— А ты, дура, спроси вот образованных людей! Вот спроси, в том ли причина, что люди на охоту ходят!

— Нечего мне спрашивать! А только я больше не согласна… Обнимайся со своей одностволкой, а я… я…

— К Ипатычу пойдешь? Да?

Баба ушла за перегородку, и вдруг оттуда понесся глухой вой. Точно ветер в трубе завыл. Баба заливалась горючими слезами и причитала:

— И зачем только я, дура, замуж пошла за этакого… Живу: ни девка, ни вдова, ни мужняя жена!

Осип досадливо махнул рукой и сказал нам:

— Извините уж ее, дуру!

А потом подошел к перегородке, оперся на косяк двери и стал утешать бабу: