— Если мне многое не нравится у нас, то это еще не значит, что я сочувствую большевикам…
— Мы буржуи.
— Это, может быть, вы буржуй, а вот мы не буржуи, — запротестовали соседи Бориса и Лады.
— Я шел отдавать жизнь за родину, а не за буржуев! — громко выкрикнул Борис. — И воевал не за буржуев. Напрасно вы смешиваете себя с родиной… И все мы, корниловцы, пошли за своим вождем во имя освобождения родины и человеческой личности от всякого насилия, в том числе и вашего…
— Однако! Откровенно!
— Да тут открыто большевистская пропаганда ведется… Сомневаюсь, чтобы вы были корниловцем.
— Не считаю нужным вам это доказывать…
— А если я потребую?
— Я пошлю вас к черту.
— Ого!
Вагон разделился на два враждебных лагеря. И в том, и в другом были люди в солдатских шинелях, с погонами. Они сидели в одном вагоне, бежали вместе от одного и того же врага, но ненавидели друг друга. В долгом пути гражданской войны они уже давно присмотрелись друг к другу и неожиданно, но поздно поняли, что им вовсе не по пути. Но возврата не было. О, лучше бы не говорить! Крепко запереть на замок свою изболевшую душу и не растравлять ран удушливым газом злобы, ненависти и жажды мести, которым пропитался весь вагон, люди и вещи, самый воздух, табачный дым, глаза и голоса людей.
Ночью, когда люди, словно отравленные, сидели и валялись, попирая друг друга, в вагон втолкнулись новые люди с фонарями, винтовками и револьверами…
— Вот этот! — сказал кто-то в темноте, и свет фонаря упал на Бориса и Ладу.
— Потрудитесь идти за нами!
— Я или…
— Вы! И ваша дама. Где ваши вещи?
— На каком основании?
— Об этом потом поговорим.
— Борис! Покажи им «Терновый венец»[365]
.Борис раскрыл борта шинели и, показывал на грудь, где тускло блестел черный венец с мечом поперек, сказал:
— Господин полковник. Я — корниловец, участник Ледяного похода.
— А вот это мы увидим. Потрудитесь следовать за нами. Пропустите, господа!
Никто не вступился. Проснулись, смотрели и молчали. Все испугались и торопились притвориться спящими. Когда Бориса и Ладу вывели из вагона, кто-то в темноте произнес торжествующим тоном:
— Еще два покойника.
Дрогнул и проломился, как плотина, под натиском огромной «красной массы» «белый фронт», и, как весенние бурные воды с гор, людские потоки стремительно хлынули на юг, к Новороссийску. Было только одно тесное русло для этих потоков, один железный путь, и потому бегство объятых паникой людей было неописуемым ужасом…