Зверь из бездны

Вышла Лада. Она пряталась за приотворенной дверью и вое слышала. Старик произвел на нее сильное впечатление своей страстной мольбой о примирении. Женское сердце чувствительнее. Оно уловило в этой тщетной попытке отца помирить двух братьев всю трагедию жизни, увидала темную бездну, куда катятся люди в озлоблении. Когда же конец? Нет конца. Значит — злоба до взаимного уничтожения? О, как изустало, изболелось женское сердце по мирной жизни, как устала душа вечно бояться смерти, вечно думать о врагах, о спасении жизни, терзаться скорбями невозвратных потерь, разбивать свое и чужое счастье! Ладе казалось, что если бы Петр не был такой жестокий и черствый, то не мог бы отказать отцу да и сам не смог бы отказаться от такого редкостного случая — увидать брата, поцеловаться с ним и в поцелуе понять, что они вовсе не враги…

— А мне очень хочется увидать вашего брата и поговорить с ним, — пожимаясь, сказала Лада.

— Что ж, вам не так это опасно, — отозвался Петр.

— Женское любопытство! — произнес недовольный Борис.

— Нет, не то… Не из любопытства, Борис. Ведь и они такие же несчастные люди, как мы…

— А не приходит тебе в голову, что… случай такой… что именно этот человек убил… моего брата Владимира? Погодите! Кто ото там?

Все притихли. По дорожке, мелькая темными силуэтами через листву, шли двое. Лада спряталась за дверью. Борис скользнул за стену бани. Петр остался и ждал. Это шли, обнявшись, подвыпившие отец с сыном — мириться с Петром…

— Вы оба в родном отцовском доме. У меня, Паша, никакого фронта нет!..

— Я, папа, тебе сказал, что сейчас я только твой сын и только брат Петра… — слышался в тишине ночи разговор шагавших по аллейке к бане добродушно настроенных, счастливых взаимной радостью свидания родных людей.

Когда Петр услыхал голос брата, все тот же мягкий и ласковый голос, который звучал ему в течение долгих лет взаимной любви и дружбы, — он вспомнил мать, детство, гимназию, в которой они учились и кончили курс, еще какую-то смешную мелочь из далекого детства, и душа его радостно шевельнула крыльями. Точно приотворилась закрытая ставня в окошке, и пучок солнечных лучей ворвался в темноту. Рука, положенная в кармане на рукоятку револьвера, испугалась и вылезла, и за минуту невозможное сделалось вдруг возможным:

— Петя! Мы идем… нечего прятаться.

— Я здесь.

И вот враги сошлись. Несколько мгновений смотрели в глаза друг другу, потом по лицу Павла проскользнула улыбка, и он протянул руку. Не сразу поднялась рука Петра, с запинкой. Но поднялась. Старик Соломейко захныкал от радости, и душа Петра от этого старческого хныканья очистилась вдруг от злобной гордости, как последние тучки по небу после грозы, пробегавшей еще в сознании. Что-то толкнуло врагов друг к другу, и случилось чудо: обнялись и застыли. А старик, продолжая хныкать, поднял голову к звездным небесам и стал креститься и шептать:

— Благодарю Тебя, Господи! Мать! Видишь ли?

И все это было так мелодраматично, что стоявшая за дверкой Лада, вспомнив о том, что вот это, что она видит, никогда уже не может случиться между Борисом и Владимиром, потому что «Володечка убит», — не выдержала и разрыдалась.

— Аделаида Николаевна, выходите, голубушка! Что прятаться? Он не волк… — сквозь смех и слезы громко сказал старик Соломейко. — Боятся друг друга люди!.. Всех ты, Паша, напугал. Выходите оба! Паша все знает, и нечего бояться…

И вот все сошлись около старика. Он был необыкновенно счастлив, точно опьянел еще сильнее. Всех тянул в дом выпить «круговую» и все заставлял братьев поцеловаться.

— Папа! Мы не женщины. Можно и без поцелуев…

— Сделайте для меня эту божескую милость!

— Ну!.. Петя!.. Надо уважить старика…

Остановились. Произошло торжественное лобызание. Около крыльца задержались: Павел остановился первый и тихо сказал:

— А ведь, там наверху… еще есть «товарищ»… Пожалуй, лучше бы все-таки.

— Так неужели выдаст? Тебя? Друга? — возмущенным шепотом спросил старик.

— Не знаю, — задумчиво произнес Павел, а Борис тронул Ладу за руку:

— Нам лучше не идти.

— Пустяки! Все мои гости, и больше ничего.