Зверь из бездны

— Хочу поговорить с вами наедине… по одному важному делу…

— Прошу вас…

Ушли в купе и заперлись. Влюбленный подпоручик выдал Веронике «военную тайну»: положение настолько угрожающе, что… Конечно, только ей он решается раскрыть эту тайну. Иначе создастся паника, которая испортит дело эвакуации. Но лично он, подпоручик, знает положение и не верит в возможность правильной эвакуации… И вот решил спасти ее…

— Меня?

— Да.

— А раненые?

— Едва ли удастся их вывезти… Что же делать? Надо спасти хотя бы тех, кого можно… У меня две лошади, и одну из них я могу отдать вам.

— Но неужели нас бросят?

— В такие моменты все может случиться. Пути загромождены. Солдаты не дадут сесть, и вообще…

Ермишка оставался в коридоре и ждал. Ревность и любопытство терзали его душу. Почему они заперлись и так надолго? Что-то тут дело нечисто… Любовник, тайный. Не иначе. У них, у господ, скрывают любовь от людей, если невенчанные. Дождался, пока не отперлась дверь купе. Подпоручик вышел с «выражением на лице», улыбается, а сам весь красный. Она провожать вышла. Ручку дала поцеловать.

— Так помните, что у вас есть друзья, которые вас не… забудут! — сказал подпоручик, а она ему улыбнулась и головкой несколько раз…

Немного погодя Ермишка заглянул в купе:

— Интересный разговорец, княгиня, имели?

Вероника вскинула изумленные глаза. Хотела рассердиться, но раздумала. Усмехнулась и сказала:

— Много будешь знать, скоро состаришься.

Все это было вечером, а ночью началась спешная суетливая эвакуация, похожая больше на паническое бегство… Ночные небеса обагрились заревом пожаров: жгли хлеб и склады с амуницией, которых не успели вывезти.

В городе шла стрельба. Грабили и громили магазины и лавки. Убивали буржуев и пролетариев-большевиков. «Работали» и белые, и местные красные. И опять был ужас и безумие торжествующего «Зверя из бездны»…

Забыли про санитарный поезд № 5. Он стоял в тупике, и не было никакой надежды, что о нем вспомнят. Одни торжествовали, другие сжались от ужаса, некоторые плакали и проклинали бросивших. «Красная сиделка» уже чувствовала себя комендантом поезда и не скрывала более своего отношения к княгине и «ее холопу» Ермишке…

— Арестовать их надо, товарищи!

Но у Ермишки был наган, а «товарищи» были раненые и искалеченные…

Красный отблеск зарева прыгал в окнах поезда, доносился из города глухой гул погрома, а со станции — крики, грохот поездов, сумятица солдатской погрузки. В багряных потемках метались силуэты человеческих фигур, слышался и плач, и хохот, и проклятия. А где-то надоедливо пищала гармоника, и слышалась пьяная нестройная солдатская песня…

— Сестрица! Он обманул вас… Покуда не поздно — бежать нам надо. Драгоценная вы моя! Позвольте вас спасти!

— Идите. Я вас не держу…

— Не могу я уйти…

В этот момент к поезду подъехала парная таратайка. Взволнованный подпоручик вбежал в купе. Увидал плачущую Веронику, Ермишку, тянувшего ее за руку.

— Не желают они уходить, Ваше благородие. А я их желаю спасти…

Почти насильно вытянули вдвоем Веронику из поезда и впихнули в таратайку. Ермишка вскочил на облучок к солдату-кучеру. С поезда кричала сиделка: «Товарищи! Арестовать надо».

Ермишка выстрелил из нагана в воздух, и таратайка рванулась и покатилась в трепетном кровавом отблеске страшного зарева…

Дорога была забита обозом, громыхающей артиллерией, телегами, полными до верху бегущими горожанами. Кругом стреляли. Казалось, смерть плясала в кровавом сиянии, размахивая своим черным плащем над городом.

X