Зверь-из-Ущелья. Книга 2

Браслет на руке горел и пульсировал, впиваясь в кожу и мышцы сотнями незримых игл, я будто слышал его истошный предсмертный вопль. В последний раз послав по руке волну дикой боли, он лопнул и разлетелся на ошмётки, а кровавый камень вдруг почернел и рассыпался в пыль, и на месте его соприкосновения с кожей остался розовый лоснящийся след.

Два артефакта уничтожили друг друга.

По губам мазнула усмешка. Отец, и правда, думал, что эта безделушка способна лишить меня воли? Молчать – да. Но я скорее бы сам наложил на себя руки, чем причинил искателям вред.

Теперь я понимал это так чётко, как никогда.

Понимал, что значит Зов крови.

Рана в боку больше не болела. Я содрал повязку, чтобы убедиться – на её месте остался белый рубец. Меня переполняли неведомые до этого момента чувства, они распирали грудь, вытесняя воздух. Спящая столько лет сила выжгла всё лишнее, оставив только суть. То прошлое, что открылось мне сегодня, потрясло до глубины души и вывернуло наизнанку. Моё естество пробудилось от спячки и требовало, жаждало, подгоняло.

Не помня себя от ярости, задыхаясь от боли, я вылетел на улицу, сжимая в руке меч.

Первые рассветные лучи вспороли край неба у самого горизонта. Облака были алыми – или то мне казалось? Ночь прошла, оставив после себя дрожащие бусины росы и резкий аромат осени.

Сердце стучало сильно и гулко. Я задыхался. Я пылал, и огонь, струящийся по венам, плавил меня изнутри. Как будто я выпил чашу жидкого золота, и оно сжигало внутренности.

Я взмахнул мечом, рубя невидимого противника. Клинок со свистом рассек воздух.

Ненавижу!

Ещё раз, ещё, ещё!

Сильнее! До искр в глазах, до желанного забытья.

Ненавижу!

Зрение подводило. Там, где лезвие рассекало воздух, мерещились огненные линии. Они сияли чистым золотом и таяли, но тут же появлялись новые – я желал порубить этот воздух на куски.

Быстрей! Ещё быстрей!

До свиста и звона в ушах, пока не начнёт дёргать и звенеть в груди, а руки не упадут безвольно вдоль тела.

Когда человек, которого ты долгие годы превозносил, к которому тянулся, окончательно теряет ореол непогрешимости. Когда рушится всё, к чему ты стремился, когда правда погребает под собой подобно груде камней – это больно. Это лишает опоры.

Я встал на колени, опираясь на меч и чувствуя, как лезвие входит в усыпанную листьями землю. Закрыл глаза и глухо застонал.

Как я похож на него... Гораздо больше, чем думал.

Мы оба причинили боль тем, кого любили.

Глава 27.

Что мне оставалось? Только смиренно сидеть и ждать, когда решится моя судьба. Каменный мешок, в который меня кинули, поглощал не только свет, но и надежду, и веру, и желание борьбы.

Мысли изводили, рвали на части, не спасал даже сон. Потому что во снах я видела остекленевшие глаза брата и прижатые к ране пальцы Реннейра. Во снах подсознание срывалось с цепи и, издеваясь, раз за разом подбрасывало страшные картины.

Наверное, я сдалась.

Наверное, мне не за что больше бороться. Всё, что было мне дорого, истоптано и замарано. Ложь, которую твердили губы на суде, уничтожила меня.

Скорее бы это закончилось.

И вдруг – скрежет. Каменная плита, служащая дверью, отъехала в сторону.

– Ты всё-таки пришёл? – спросила, не поднимая головы.

Волосы повисли спутанными сосульками, закрывая обзор, но мне не надо было смотреть – поступь отца я бы не спутала.

Он стоял у входа, дыша глубоко и размеренно. Потом прошёл вперёд и сел на скамью у стены.

– Решил навестить тебя перед посвящением.

Завтра мне исполняется двадцать.

– Не стоило. Ты ведь уже схоронил меня, просил больше не называть отцом, – произнесла с горечью. – Ты всегда любил только Орма, я была для тебя лишь средством достижения цели. Верховная жрица... Даже звучит нелепо.

Он странно молчал, не пытался кричать и спорить, не грозил, не ругался. Я подняла глаза и увидела лицо-маску. Отец смотрел на меня с каменным спокойствием, но внутри, я чувствовала, бушевал ураган. Если его всё время подавлять – разорвёт.

И тогда я приказала себе быть мягче. Он потерял любимое дитя, горе терзает сердце моего старика – такого даже врагу нельзя пожелать.

А мы с ним слишком долго воевали. Пора сложить оружие.

– Я надеялся, что эти семена не проклюнутся, но они оказались слишком крепки и проросли в тебе, – вдруг произнёс отец и нервно сплёл пальцы.

– Ты говоришь загадками.

Он низко наклонил голову и молчал так долго, что я начала переживать.

– Что значат твои слова? О чём ты?

Какие семена имеет в виду? Что значит "надеялся, что не проклюнутся"? Я чего–то о себе не знаю?

– Рамона… – наконец, послышался сиплый голос. И что–то в нём было такое, отчего стена показного равнодушия дала трещину.  – Ты знаешь, почему умерла моя мать, твоя бабушка?

– Нет. Но ты можешь мне рассказать, – я поджала под себя озябшие ноги, приготовившись и дальше внимать его странным речам. Краем уха я слышала, что смерть бабки произошла при странных обстоятельствах, и с чего вдруг он решился заговорить о ней именно сейчас?

Пока я ещё похожа на себя.

– Её убил твой дед.

Кровь отхлынула от лица, и я невольно схватилась за ворот платья, дёргая его в сторону.

– Убил?..