Зверь, которого забыл придумать Бог (авторский сборник)

До ресторана, рекомендованного другом Рико («Д’Амико кучина»), идти было недалеко, и по дороге меня позабавила мысль о том, что моя подруга-психолог презирала движение «Потенциал человека»[56] до такой степени, что сама стала его жертвой. Однажды воскресным утром она ужасно разозлилась, когда потребовала, чтобы я выбрал самое любимое свое занятие и провел за ним день вместо того, чтобы работать. Я сказал: вскапывать бабушкин сад на ферме в Индиане. Поскольку это было неосуществимо, она потребовала второго любимого занятия, и я сказал: соединиться с моей первой женой Синди по-собачьи на кукурузном поле июльским днем. Она предложила поехать за город и попробовать, но я указал, что сейчас конец мая и кукуруза еще недостаточно поднялась. Как вы догадываетесь, в ее серии по душевному здоровью, тоже издаваемой Доном, была глава о предотвращении депрессии под названием «Выберите любимые занятия и займитесь ими».

В ресторане я заказал для начала выдержанное барбареско, prosciutto,[57] импортные фиги. Официант нахмурился, увидев, что я читаю книгу, и я внутренне с ним согласился. Пристальное исследование собственной жизни тоже казалось делом нестоящим перед лицом хорошей пищи. Мне захотелось выяснить, где Миссисипи, этот водный нож, рассекающий нашу страну пополам, — дабы бросить в нее эту книгу. Я помнил, что Джон Берримен, поэт, некогда знаменитый в поэтических кругах, прыгнул с местного моста — так и для книги, может быть, это подходящая могила. На форзаце значилось: «Синди Маклохлен, 1977» — год выхода книги — с припиской: «Просьба вернуть». Вот я, пятидесятипятилетний мужчина, с парой миллионов на счете, делаю уроки. Умный человек соврал бы и сказал, что выехал в аэропорт раньше, чем принесли пакет с книгой, или что-нибудь такое.

Пока я трудился над своей pasta, немудрящей, но прекрасной puttanesca,[58] меня посетило своего рода озарение. Проклятая книга на столе рядом с моим салатом radicchio[59] угнетала меня в первую очередь объемом своего содержания. После эпохи, на которую пришелся расцвет деятельности моего отца — 30, 40 и 50-х годов, — мы наблюдали постепенное торжество процесса над содержанием. Например, мои Биозонды полны фактов, но они не подавляют своим количеством, а, наоборот, расслабляют, и я давно понял, что их популярность обусловлена упаковкой. Конечно, это не очень глубокое наблюдение, и сделает его любой с трехзначным показателем умственного развития, но в основе помешательства на компьютерах — процесс. Страна и ее народ просто устали учиться, поэтому обратились к процессу, как сотни преподавателей в колледжах, чьи студенты, будущие преподаватели, в большинстве своем не могут справиться ни с каким тестом, требующим основательных знаний; в результате среди двух десятков западных стран студенты нашей страны обычно оказываются последними.

Честно говоря, я плевал бы на все это, если бы это не относилось ко мне самому. Однако ясно было, что содержание составляла моя сестра, я же был процессом, а брат Тад просто гонял пар над супом.

Должно быть, мои губы нервно шевелились, потому что рысцой подбежал официант. Он встревоженно посмотрел сверху на страницу сто девять с изображением продольного среза верхушечной меристемы ствола ясеня. С расстояния в метр она, пожалуй, выглядела сексуально, вроде женских органов в разрезе, как у нас на уроках биологии. Он сказал, что моя телячья отбивная почти готова, а я спросил его, где тут протекает река Миссисипи, поскольку по дороге из аэропорта, мне кажется, мы пересекли реку Миннесота. Вопрос привел его в остолбенение.

— Да тут она повсюду, сэр, — сказал он, и я кивнул.

Я вернулся в гостиницу, включил телевизор и, заметив, что у многих каналов отсутствует конкретное содержание, переключился на радио с классической музыкой, передававшей чувства, которых я никогда не испытывал. В колледже мне по крайней мере казалось, что я испытываю похожие эмоции, когда слушаю великого Карлоса Монтойю.[60] Мне стало больно, но всего на минуту, от мысли, что Синди прогоняет меня через целый университетский курс ботаники за двадцать четыре часа. Прошлой ночью в это же время, учитывая разницу часовых поясов, Донна учуяла мою мазь из соснового дегтя. Я подумал о ее промежности в тени, куда не достигал свет ночника. У нашей сексуальности, конечно, есть содержание, но описывают ее неизменно в терминах процесса. «А потом я… а потом она…» Я обдумал это и вспомнил монолог Молли Блум,[61] а затем голос матери, неизвестно зачем изрекающей: «Исключение подтверждает правило».