Зверь на престоле, или Правда о царстве Петра Великого

Так что изготовлением все тех же плащей все из того же материала они вновь указали на тот сверхъестественный каннибализм, который сидит с давних пор в крови у данной породы недочеловеков.

А вот как использовались этими культуртрегерами снятые ими скальпы: «…волосы – для матрацев!» [97, с. 81].

Но германская «хозяйственность», столь воспеваемая и сегодня, просто не знала никаких границ: «…из человеческого жира нацисты производили мыло», которое пускали в продажу по всему свету «немецкие парфюмерные фирмы…» [97, с. 162].

После демонстрации перед нюренбергскими судьями культуртрегерской продукции из человеческих волос и жира «…в руках обвинителя появляется нечто вроде куска кожи. Да, это кожа, и, если к ней присмотреться, не выделанная еще кожа. Но содрана она не с животного, а с человеческой спины…

У стены на столах тоже стоят какие-то предметы, прикрытые простынями. По указанию обвинителя простыни убирают, и перед глазами всех присутствующих появляются куски уже выделанной человеческой кожи, посаженные на распялки. На каждом из них следы красивой татуировки. Люди, которые имели несчастье в молодые годы легкомысленно разузорить себя, оказавшись в руках нацистов, сразу обрекались на страшные муки и надругательства… из их кожи делали абажуры и различную галантерею» [97, с. 162].

То есть здесь разговор идет даже не о самих палачах – с ними все ясно. Здесь сообщается, что эта вырожденческая разновидность так называемых нынешней наукой гомо сапиенс на самом деле является расой вурдалаков, более чем сознательно приобретающей в магазинах изделия из кожи, совершенно явно содранной с живого человека!!!

Вот когда прекрасно раскрылся тысячелетиями дремавший немецкий каннибализм, пытающийся теперь прикрыть свое звериное нутро некоей претензией на обладание культурными достижениями, чем-то там якобы уж чрезмерно полезными в бытоулучшительских нуждах человечества, усиленными темпами прогрессирующего в своей деградации.

«Тут же под стеклянным колпаком – высушенная голова человека величиной с кулак. На ней сохранились волосы, а на шее – следы веревки.

Мороз пробегал по телу. Чья это кожа? Кому принадлежала эта голова?… Точно известно только то, что голова этого несчастного на специальной подставке как сувенир стояла на письменном столе начальника концлагеря Освенцим» [97, с. 163].

У этих зверей в человеческом обличье все было рационально и экономически обосновано:

«Когда Гёссу был задан вопрос: “Правда ли, что эсэсовские палачи бросали живых детей в пылающие печи крематориев?” – он немедленно подтвердил правильность этого. А дальше заявил: “Дети раннего возраста непременно уничтожались, так как слабость, присущая детскому возрасту, не позволяла им работать…”» [97, с. 9].

На Нюрнбергском процессе в качестве документального подтверждения полной тождественности современных немцев с людоедскими племенами, только еще совсем недавно спустившимися с дерева, были показаны кадры хроники, отснятые самими палачами. Притихший зал увидел:

«…печки-крематории. Перед входом в крематорий – горы обуви, детские вещи.

А это что такое? Целый склад тюков. Это волосы, срезанные у жертв перед казнью. На тюках надписи: “Волос мужской”, “Волос женский”…

А на экране опять горы ботинок, горы трупов…

Освенцимские кинокадры сменяются кадрами из Бухенвальда. Снова всепожирающие печи и абажур из татуированной человеческой кожи.

…на экране появляются тюки волос, и диктор объявляет, что это “сырье” использовалось для производства специальных чулок для команд подводных лодок…» [97, с. 169–170].

То есть на матрасы, как выясняется, у них шел лишь «второй сорт». А волосы с чьих голов были «удостоены» использоваться первым сортом в качестве «сырья» для чулок подводных корсаров Деница?

«А вот и Дахау. 17 тысяч мертвецов…

Потом на экране появляется Иосиф Крамер – палач Бельзенского концлагеря. В яму сбрасываются женские тела» [97, с. 170].

«…о миллионах казненных людей: расстрелянных, повешенных, заживо сожженных, затравленных собаками, забитых сапогами, задушенных газом… стучат в сердце человечества худенькие кулачки пяти-, шестилетних детей, которых гнали в газовые

камеры и которые, пытаясь спастись, показывали на эти свои жалкие кулачки, шелестя безкровными губами:

– Мы еще сильные, мы можем работать… Смотрите, мы еще можем работать!..» [97, с. 246–247].

И все это, между прочим, совершалось отнюдь не во времена языческих камланий, когда готы шили себе плащики из кожи, снятой с голов своих врагов, а врагами были все окружающие их мирные народы. И еще не в те времена, когда в их среде был узаконен каннибализм. Молодой воин, что следовало их традиции тех далеких времен:

«…первый раз, как убьет врага, должен обязательно напиться его крови…» [80, с. 27].

Вышеописанные преступления совершены в XX веке: в самый пик амбициозных претензий германцев на опеку над якобы много уступающим им в культуре всем остальным миром.

Так что же это за такая культура, столь теперь сильно удивляющая?