Зверь придет с рассветом

Она осеклась, подумав вдруг, что говорить так несправедливо. Ведь и Табита, и Ильза, и иные хорошие и добрые люди безусловно давали ей что-то в ответ. Что-то похожее на любовь…

Возможно, и родители тоже ее любили. По-своему. Разрушительно.

Йон посмотрел на собеседницу.

— Почему ты замолчала?

— Я запуталась и устала, — призналась Лили. Она присела на зеленую кочку, ощущая, как тело проваливается в моховую мягкую пустоту, откинулась головой на расписной валун. — Знаешь, за свою коротенькую жизнь я поняла, что не нужно мне никакой любви, уж больно ноша тяжела. Ведь, если по-моих-родительски рассуждать, то искренняя любовь — это блажь, и лучшая любовь — устроиться в чужом богатом доме сыто и бездушно, отказавшись от своего тела и мечтаний. А как по-твоему, а?

— Любовь — это значит заботиться и защищать, принимать, как есть, — заученно произнес Йон заложенную матерью истину, над которой он, если говорить честно, никогда прежде особенно не задумывался.

— От кого же защищать? — Лили чуть заметно усмехнулась краем губ.

Была в этой усмешке боль. Йон отчетливо прочел ее. Он и сам понимал, что фраза банальна, но другого понятия у него пока не имелось.

Поэтому он ответил:

— От тех, кто хочет разрушить.

— Да, — согласилась вдруг Лили. — Так и есть. И все же без чужой любви плохо, и своей собственной к себе недостаточно, когда все кругом… Послушай… — Она снова осеклась, прищурилась, пару мгновений не решаясь предложить нечто очень важное, почти судьбоносное. Потом решилась. — Мы ведь можем любить друг друга… Эй! — одернула недовольно, заметив, как Йон смутился, огорошенный ее предложением, и щеки его зарумянились. — Я не в том смысле! Я в другом, в правильном.

Она посмотрела на собеседника ясными, чистыми, незамутненными глазами, подтверждая горящей в душе незыблемой уверенностью правоту собственных слов.

Йон кивнул.

Такой «правильный» смысл его устраивал. Он понял, что хотела донести до него Лили, и принял это, соглашаясь.

— Можем. Что нам еще остается?

* * *

Пустошь была милосердна и благосклонна — надежно скрыла от чужих глаз в своей вересковой бесконечности.

Тайная библиотека стала домом.

Пустошь кормила.

Лили каждый день приносила к небольшому, собранному наспех из каменных обломков очагу тушки мертвых кроликов и куропаток. Они периодически обнаруживались поблизости. Йон предположил:

— Мможет, есть их не стоит? Вдруг от болезни или яда пали?

Лили сказала, что голодно, а охотиться никто из них двоих толком не умеет.

И еще она совершенно не боялась смерти. Это пугало и одновременно завораживало Йона. Рядом с ним человек, которому нечего терять… Жутко. Он сам ведь не такой. Он вырос в уюте, покое и мире. Или собственное прошлое кажется ему слишком безоблачным?

Вскоре стало ясно, что тушки животных добывает и приносит костяной зверек.

— Это она, — сказала Йону Лили. — Люмафора. Так ее, похоже, зовут.

— Ты говорила с ней? Как с тем твоим зверем в глине речного берега? — заинтересованно спросил Йон.

— Да. Она по-странному разговаривает. Так, будто почти не знает человеческой речи. Ее трудно понять.

— Ясно, — кивнул Йон. — Смотри. — Он сделал пасс рукой, выманивая из-под вересковой крутины звонкую нитку ручейка. — Я нашел чистую подземную воду, которую можно сюда привести и оставить родником у входа. Это оказалось непросто сделать тут, на Пустоши.

— Почему? — удивилась Лили. — Ты ведь раньше так ловко с подземной водой обращался?

— Тут она вся в каменные трубы и колодцы закована. Еще и зачарована — не слушается меня совсем. Свободных ручьев поблизости нет, пришлось вести из-за стены и петлять вокруг всех этих подземных водопроводов, но у меня получилось.

— Хорошо, что больше не придется из луж и канав пить.

Они посмотрели друг на друга, улыбаясь.

Лили подумала, что зря считала Йона слабым и неприспособленным к жизненным трудностям. Он не слабый. А главное — не трус. Вон как лихо с Броном разобрался. И тут, на Пустоши живет с ней вместе в подземной норе, питаясь подножным кормом и дождевой водой все это запивая. Он к другому, наверное, привык. Он с хати жил, но ничего — и здесь не жалуется.

Йон же думал о том, что Лили не боится ничего потому что, наверное, очень сильная. Ее сила, — если это вообще можно так назвать, ведь сила бывает только у хати, да еще у некоторых редких полукровок, — имеет свою собственную, особую природу. Мощь, что заставляет мертвецов говорить и помогать… Что это такое? Чем бы ни было — оно достойно восхищения…

Потом Йон зажарил очередного Люмафориного кролика.

Лили наелась до отвала, и они, закутавшись в найденные за стеллажами шкуры, уснули рядом в библиотечной тишине.

В этих шкурах прежде были завернуты стопки книг.

Теперь фолианты лежали аккуратной стопкой на плоском камне, заменяющем стол. Лили заглядывала в верхнюю книгу — та, как и Некрономикон Табиты, были на терском. Со страниц глядели странные существа. По большей части люди, но иногда и нелюди. У каждого имелось имя. Странное.

Всего их было семьдесят два, и каждый сулил нечто ценное.