Подошёл Яков. Придвинул скатерть к краю стола. Быстро расставил на ней три чашки, большую медную турку в свежих потёках сбежавшего кофе, фигуристую бутылку. Перемигнулся с Алёшей, добавил красочную жестянку дорогих шоколадных бисквитов, с немалым трудом извлечённую откуда-то из-под столешницы. Похоже, имеющийся там преглубокий выдвижной ящик рассохся или перекосился, отчего заедал.
— Вынужден вас огорчить, — сказал я, откладывая портрет в сторонку. — Подлинное дворянство тут даже не ночевало. Сей господин — последний и самый неудачливый из династии местных заводчиков Трефиловых, ведущих род от малого купчишки Трефилки Косого. Кстати, едва ли не варнака и висельника — до купеческой-то инкарнации. Почти наверное варнака. Но вернёмся к персонажу фотографии, Артемию Федотовичу. Его можно охарактеризовать кратко: авантюрист-несчастливец. При нём истощилась серебряная жила, кормившая — и неплохо кормившая — не одно поколение этих весьма уважаемых капиталистов. А он? Думаете, пытался сохранить дело? Ничуть не бывало. Транжирил накопленное предками. Якшался с революцион
Я хозяйски плеснул себе кофе, в кофе бренди, отхлебнул, добавил ещё. Не в моих традициях кофейничать заполночь, но пахло уж больно заманчиво, где тут удержаться! Я откусил от бисквита и нашёл его превосходным — особенно глазурь. Да и суфле неплохо. Обожаю шоколад! Жуя, постучал пальчиком по портретному стеклу:
— Если исходить из цветущего вида Артемия Федотовича, эта фотография относится ко времени, предшествующему затяжному периоду его морального падения. Год эдак девятьсот третий — девятьсот пятый… — закончил я.
— Поразительно, как много вы знаете! — воскликнул Алёша, отмахиваясь от друга, делающего предостерегающие жесты и гримасы — дескать, неудобно же малознакомого человека столь сильно беспокоить расспросами. — Расскажите ещё что-нибудь. Например, зачем он кушал собак? Лечился от туберкулёза? В народе считается, что собачатина помогает.
— Мои знания — плод детского увлечения загадками старины, — сказал я. — С десятилетнего возраста годков до четырнадцати-пятнадцати, пока не увлекся всерьёз уже девочками, я даже вёл записи, где отмечал наиболее таинственные происшествия, случавшиеся в Петуховке и окрестностях за время существования посёлка. Взяться рассказывать пусть малую часть тех историй — остатка ночи не хватит, — похвалился я, наливая ещё кофе и бренди. Слушатели к спиртному не притрагивались. Как и к бисквитам. Только кофе. — Вы спрашивали о собаках? Тут вот какое дело. Как я уже говорил, Трефилов привёз с Дальнего Востока мага и кудесника, а вдобавок несколько щенков чау-чау. Скрещивая их с местными охотничьими лайками, считавшимися лучшими в европейской части Российской империи, и совершая над полученным помётом неведомые обряды, он намеревался вывести новую породу. Такую, которая умела бы отыскивать в земле полезные ископаемые или, на худой конец, клады. Помните об истощившейся серебряной жиле? Смелый эксперимент продолжался лет пять, а то и дольше. Выведенные в результате псы, может, и чуяли драгоценности, но вразумительно показать этого не могли. Трефилову пришла в голову дерзостная мысль: а вот если скушать питомцев, то не передадутся ли пожирателю их чудесные способности? Решено — сделано. От поголовного истребления линию редких животных спас доброхот псарь. Вынес тайком десяток кутят и укрыл в лесу — на заимке у родственника. Многие из сегодняшних петуховских дворняг имеют китайские корни. В чистом виде порода, к сожалению, не сохранилась. Хотя… как знать?… Позволите ещё один бисквит? Премного благодарен.