Зверь в каждом из нас

Они не знали, что зря опасаются приближаться к «Чирс». К этому моменту на базе оставались только усиленные посты охраны, получившие приказ лично от Варги никого на территорию не допускать, а если подобная угроза все же возникнет – задействовать систему ступенчатой самоликвидации и сдаваться.

Спустя пятнадцать минут передовые «Вепри» сибирских погранцов прокатили мимо стройплощадки волков – альянс замыкал кольцо. Каждые три километра несколько вепрей отставали от колонны и занимали удобные позиции. Окопчики вокруг стройплощадки показались пограничникам вполне приличными позициями, особенно, если правильно расположить «Вепри».

Уже пробираясь вдоль арыка Арчи и Ядвига услышали и увидели возвращающиеся «Валькирии». Но не задерживаться же из-за этого? Арчи спешил к телефону. А волчице, как показалось Арчи, было все равно что делать. Лишь бы не бездействовать, пока обстановка не определилась. И это вполне его устраивало.

* * *

На позициях ашгабатцев что-то размеренно бухало и стонало. Рихард выглянул из-за опоры тяжелого сибирского транспортера «Мамонт» и тотчас спрятался обратно.

Так и есть – невдалеке, рядом с таким же транспортером сибирских погранцов, песчаной свечой восстал взрыв, коротко ахнуло, и кто-то пронзительно, с детской обидой в голосе, закричал.

– Sauhunde! Schweinehunde! – сквозь зубы выругался у соседней опоры Генрих Штраубе и, выглянув, вдруг стал с остервенением садить по позициям ашгабатцев из своего пулевика. Пулевик стенал и плевался железом, пока не иссякла обойма.

– Зря, – без особого желания что-либо изменить прокомментировал Цицаркин. – Хрен ты им что сделаешь, они из минометов шпарят, навесом.

Цицаркин единственный из всех даже не пытался выглянуть: просто сидел, привалившись спиной к «Мамонту» в месте, где его не могла бы достать шальная игла или пуля, и меланхолично пялился в небо.

Генрих, отдуваясь, менял обойму. Пулевик на игломет он так и не сменил – с началом обстрела все впали в неизбежное ожесточение, и Генрих тоже. Хотелось стрелять в минометчиков. Генрих и стрелял. Он понимал, что все его пули бесполезно ушли либо в песок, либо в бетонные плиты, которыми отгородились обороняющиеся туркмены, либо просто поверх плит, в белый свет. Разумеется, как в копеечку.

– Что-то я слабо представляю себе – как мы будем прорывать это… – проворчал сибиряк, которого коллеги называли Герасим.

Рихард снова осторожно выглянул, и почти сразу далеко слева бабахнула очередная мина. На этот раз никто не закричал, только основательно засыпало песком нескольких спецназовцев.

Солнце, недавно восставшее из-за горизонта, взирало на весь этот бардак с немым ужасом.

– Ничего, – философски заметил Цицаркин. – Сейчас штурмовики позавтракают, и еще разок пройдутся. Тут-то мы на полкилометра и подберемся.

– А толку? – уныло заметил тот же Герасим. – Там дальше у них точно такая же бетонная линия. А штурмовики опять выдохнутся и жрать улетят.

– Ну и что? – Рихард хотел пожать плечами, но лежа это было неудобно делать. – Спешим мы, что ли? Так помалу-потиху и до Ашгабата доползем.

– И застрянем, – мрачно напророчил другой сибиряк, Михеич. – Потому что от штурмовиков придется отказаться – дома порушат к едрене-матрене.

– Боюсь, – с иронией заметил Цицаркин, – дома наших доблестных вождей взволнуют мало. К тому же, живи я в этих домах – давно бы уже закопался в ближайшем глубоком подвале с чемоданом еды и бидоном воды.

– Это ты умный, – проворчал Герасим. – А они – туркмены…

Рихард фыркнул.

Впрочем, видно было, что Герасим просто потешается. Не считает же он, в самом деле, что туркмены глупее русских?

– Туркмены, сибиряки, – пробормотал Генрих. – А вы не учитываете, что эта публика просто не представляет себе последствия обстрела штурмовиков? Они не могут оценить опасность, им не с чем сравнивать. Вот и будут сидеть по домам. А мы их – штурмовиками…

– Не мы, – холодно уточнил Цицаркин. – И даже не пилоты. И даже не сами штурмовики, в конце-концов, они ничего не соображают.

– А кто же? – с непередаваемым интересом спросил Рихард; вопрос его утонул в грохоте близкого разрыва. «Мамонт» вздрогнул и присел на опорах, еще плотнее прижимаясь к песку. Кажется, ему было страшно.

– От холера, – отплевывавшись, ругнулся третий сибиряк по фамилии Нестеренко. – У меня песок уже везде, даже в жопе.

– У меня тоже! – радостно сообщил Герасим.

Рихард поймал себя на ощущении, что они вот так вот, под обстрелом, валяются уже не первый день и даже не первую неделю. Хотя на самом деле – всего третий час. Валяются и уныло зубоскалят, словно эта вялая перестрелка надоела им до скрежета зубовного бог знает когда. Рутина и обыденность – обстрел, переругивание, жалобы на песок.

Словно они воюют не впервые в жизни.

Дико. Даже он, разведчик не с одним фитилем за плечами, не мог себе такого представить еще в начале лета. А теперь даже удивляться сил не осталось.

– О! – встрепенулся Нестеренко, чутко поводя ушами. – Летят. Ща врежем им по самые гланды!

Все невольно прислушались; в том, что у Нестеренко самый острый слух, все уже успели не однажды удостовериться.