Зверь в Ниене

Малисон оттолкнулся от кровати, встал. Сунул ноги в мягкие кожаные ступни. Помолился, оделся, вышел в горницу, где по шведскому порядку дети спали с прислугой на полатях. Аннелиса, вдова плотника Ииро, возилась у печи, подсовывая горящую бересту под лучину. Малисон смотрел на её ядрёную корму. В который раз думал, что жена годится только прясть и на огороде копаться, а ему нужно, чтобы сидела в лавке, и вот служанка-то могла бы подменять по надобности, да не положено ей, если она не купеческая жена. В печи шибко затрещало, бабу озарило жёлтым светом. Аннелиса вынырнула, распрямилась, улыбнулась хозяину масляно. Была она словоохотливая и ласковая, совсем немолодая, лет около тридцати. Детишки её жили в Кьяралассине у родителей, а сама Аннелиса крепко держалась за город. Такие всегда остаются с тем, во что вцепятся.

В печи загудело. Запахло свежим дымом. Сиреневым слоем он потянулся в окошко, из которого пробивался божий свет. Малисон взял от опечья туфли, прошёл к свету, крутил, вертел, разглядывал, где истрепались. С наружного края подмётка основательно стёрлась. Пора нести башмачнику, чтобы переставил пряжки. Туфли шили ровными, чтобы сменять с левой ноги на правую, а с правой на левую, и носить вдвое дольше.

Малисон подвязал чулки под коленями, накинул короткие штанины, застегнул на две пуговки каждую. Обулся, затянул ремешки на пряжках, притопнул, сдвинул ножны с пуукко на зад. Вышел на двор, а за ним — и кот Сеппо, славный тем, что мог закогтить змею. Брезгливо тряся лапами, кот удалился от крыльца, стал грызть траву. Малисон поводил растопыренными пальцами перед собой на предмет мелкого дождя. С неба не капало, но погода была сырая. На жердевой изгороди чернел промокший половик. Малисон обильно промочил навозную кучу, крякнул от избытка чувств, заглянул в хлев. Аннелиса отогнала корову в стадо, а тёлочка лежала на сене. Лошадка Муха карельской породы услышала его, завозилась у себя в деннике, поднимаясь. Он ласково погладил её по бархатному мягкому носу. Муха лизнула ладонь, как собака.

— У-у, хорошая моя, щас, щас, — пообещал он, погружая пальцы в мухину пышную гриву и пропуская меж ними струящиеся пряди, чтобы выбрать нацепившиеся с пола колючки и мусоринки.

Он сходил к колодцу, насыпал в корыто сена, вылил полведра воды, размял, чтобы Муха не ела всухомятку. Лошадка сунула морду и принялась шумно пить. Заглянул в мешочек, подвязанный к жердям, добавил овса. Поскрёб пол деревянной лопатой, вынес на кучу. Зашёл на огород, в котором Айна растила серую капусту, горох, мелкую репу, морковь, да лук, по краям тмин и укроп. Всяк овощ в Ниене легче было купить привозной, чем поднять на тусклом ингерманландском солнышке, и Малисон признавал огород более для потехи. Проверил хозяйским взором. Посадки однако же были ничего себе. Ветерок шевелил густую ботву, напоенную дождевой водой. Лето обещало хорошие виды на урожай.

Сунул пальцы за пояс, кряхтя, разгладил рубаху на животе. Посмотрел за ограду. На городском поле простирались высокие решётки, увитые плетями хмеля, и конца им не было. Когда ветер дул с юга, могло вскружить голову. Купец крякнул и зашёл на задворок. Постучал кулаком в дверь летней избы. В ней Малисон обитал до постройки большого дома. Потом избу передвинул назад, печь разобрал, положил полок, чтобы можно было складывать ещё и на чердаке, наставил кадки, коробы и хранил всякое малоценное. В тёплую пору тут жили наособицу бобыль и расквартированный из Ниеншанца солдат, да сдавали ночлег русским купцам, но нынче постояльцев не случилось.

— Яакко, продирай глаза.

Оборотистого бобыля Малисон держал в работниках третий год, доверяя в пределах разумного. Сам же Яакко проявлял смекалку и обходительность, чтобы удержаться при лавке дольше. Оставаясь в магазине, избегал открыто барышничать розницей, которую в обход таможни приносили матросы. Как все купеческие слуги, не имеющие торговых привилегий, покупал украдкой и продавал под кровом дальних домов с изрядною, впрочем, для себя выгодой. Был он из Нарвы, характер имел живой, волосы рыжие и задумывал, накопив денег, отойти от города и податься в корчмари.

Печь раздухарилась. Аннелиса выставила на стол заваренную с вечера гороховую кашу, заправленную льняным маслом. Сели. Малисон порушил хлеб. Айна привела детишек и рассадила на скамье по обе стороны от себя.

— Очи всех уповают на Тебя, Господи, и Ты даешь им пищу их в своё время, — внятно и от чистого сердца произнёс Егор Васильев сын и продолжил молитву: — Открываешь руку Твою и насыщаешь всё живущее по благоволению. Аминь.

Он говорил по-русски, как привык с детства, и иного начала трапезы не признавал, считая, что иначе успеха весь день не будет. Завтрак с молитвою был проверенной основой хорошего дня.