Звери дедушки Дурова

Я, как ужаленный, вскочил, наскоро оделся и бросился в Зоологический сад. Вбежав в слоновник, я остановился около лежащего Бэби, с маленькой надеждой, что еще не все потеряно.

Он серой неподвижной массой выделяйся на холодном жестком полу. Я крикнул:

— Бэби, Бэбичка. Хо-ох!

Я звал его, я умолял его встать.

Бэби поднял сначала хобот, зашевелил одним ухом, напряг все силы, перевернулся на спину, подняв свои передние и задние ноги, опустился, еще раз напряг силы и снова опустился, тяжело вздохнул и больше уже не пытался встать.

Я с рыданием бросился на его могучее неподвижное тело, обнимал его голову, целовал хобот, вскакивал и умоляюще кричал снова:

— Бэби, Бэбичка. Хо-ох. Хо-ох…

Я не помню, что я еще говорил, умолял его как человека собраться с силами и встать. Но Бэби не двигался…

Тогда я лег на него. Бэби протянул хобот, обвил им мою шею, и крупные слезы покатились из его глаз. Мы прощались навсегда.

Долго меня не могли оторвать от слона, а слон не отпускал моей шеи.

Но вот хобот его скользнул, как мертвая змея, и упал без движения на холодный пол. Бэби закрыл глаза…

Через два дня его не стало. Погиб лучший мой честный, преданный товарищ, погиб мой Бэби, — дитя, которое я воспитал и в которое вложил часть своей души.

Колючий народец

Ну, и наделал же мне хлопот мой колючий народец…

Подготовлялось это несколько дней. Я жил тогда в гостинице в Орле.

Утро. Протираю глаза и слышу крик коридорного:

— Послушайте, я не виноват, а уж вы, пожалуйста…

— Что такое?

— Да хозяин ругается.

— За что ругается? В чем дело?

Коридорный чешет затылок.

— Да все насчет ежей. Потому никак невозможно, и гости обижаются. Вот и сейчас, не угодно ли послушать?

Я прислушиваюсь. И слышу визгливые женские голоса:

— Это невозможно… Свинушник здесь, а не гостиница. Фу, мерзость какая!

И стук в дверь, нетерпеливый и сердитый… На пороге вырастает хозяин гостиницы. Он вырастает так каждое утро. Он входит всегда мрачный, раздраженный и угрюмо говорит:

— Пожалуйста, очистите номер. Все гости обижаются насчет ежей. Говорят, нельзя терпеть. Да и номер после вас никто не возьмет…

— Но ведь я сделал все, что вытребовали. Вычистил номер и даже купил на свой счет линолеум взамен того, который испортили ежи.

Хозяин безнадежно машет рукой.

— И этот загадят. Уж такая тварь.

И он решительно заявляет:

— Как хотите, а съезжайте. Держать я вас больше не могу.

Это его решительный приговор, и я должен подчиниться.

Я должен переехать со своими зверями в другую гостиницу, откуда меня также будут гнать. Я одеваюсь и иду искать себе новое пристанище. В коридоре натыкаюсь на соседок, которые бегут от двери на минуту открывшейся комнаты, зажимая носы:

— Фу, какая мерзость, дышать нечем. Меня тошнит от этих проклятых колючек…

А там за дверью раздается хрюканье с характерной трелью ничего не подозревавших виновников этого переполоха.

Я нашел номер в другой гостинице и продолжал дрессировать мои живые колючки. По правде сказать, я не чувствовал никакого запаха от ежей. Вероятно человек, дышащий все время с животными одним воздухом, настолько свыкается с запахом, что совершенно его не чувствует. Так было и со мной, я сжился с ежами, я изучал их каждое движение во всякое время дня и ночи; я так был увлечен своей работой, что не замечал ни брани коридорного, ни воркотни горничных, ни просьб хозяина гостиницы. И долго мне удавалось сохранить за собой номер, благодаря щедрым подачкам корыстолюбивому хозяину, которых я не жалел, лишь бы не трогали моих зверьков. А для меня еж был любопытный зверек. Работая с ежами, я уже мечтал, как покажу их публике. Ежи в цирке — большая новинка. До меня никому в голову не приходило их дрессировать. Я терпеливо бился над тем, чтобы завести дружбу с этими живыми колючками.

Первым ежом, которого я дрессировал, была самочка-Катушка, вторым — самец-Рукавица. Целыми часами сидел я над выпущенным на стол Катушкой и ждал, когда его колючий клубочек развернется, высунет свой тупой носик и зашагает частыми шажками кругом по столу. После долгих стараний, после терпеливого ожидания Катушка «размоталась» и выразила желание подкрепиться. В моей левой руке тут как тут оказался комочек сырого мяса — лучший для него гостинец. Да еще какой, — разрезанный длинными червячками так, чтобы зверьку удобнее было его есть. Он болтался на моей руке у самого его рыльца.

Сначала Катушка вздумала «нахмурить брови», т.-е. сморщить нос и втянуть голову в свое тельце, но соблазн был слишком велик, и она попутно раздумала, почувствовав запах свежего мяса. Зашевелился во все стороны ее нос, у ноздрей показалась мокрота, она фыркнула раз-другой и стала вытягивать свою мордочку по направлению к моей руке за мясом, а мясо — к ее услугам. Быстро хватает она зубами за кончик мясного червячка и с аппетитом начинает жевать его, не выпуская из челюстей ни на минуту. Если бы перед ней был мясной червяк в сажень длиною, то и тогда, мне кажется, Катушка съела бы его всего, не выпуская ни на минуту изо рта.