Звери дедушки Дурова

Часто просыпаясь, морские львы поднимают головы и тревожно-вопросительно всматриваются в темноту конюшни, снова поднимают головы и со вздохом закрывают глаза. Тело их часто вздрагивает, ласты судорожно прижимаются к бокам.

Под самое утро они засыпают, видимо, крепко. Мне пришлось упаковываться в одну из таких ночей, и я наблюдал за Пицци. Она лежала как-то странно на боку, необычно загнув голову назад и уперев шею в решетку. Долго она так лежала, и неподвижность ее и необычность позы меня встревожили. Я наклонился к Пицци, и мне показалось, что она околела.

Вдруг ее ласты зашевелились, и я услышал странный звук… Пицци во сне смеялась… Что же это был за смех? Отрывистые звуки, которые следовали один за другим, напоминали человеческий хохот.

Хохотом львов я пользовался при выступлениях.

— Смейся, Пицци! — говорил я. — Проси публику аплодировать!

И львица хохотала… а потом, лежа на груди, на ящике, хлопала, как ладонями, свободно болтающимися ластами.

Когда я наблюдал за Пицци перед отъездом, я отчетливо слышал, как она сначала произнесла несколько звуков, а затем начала аплодировать, что она могла делать, только благодаря случайной неестественной позе — когда ее ласты находились у нее на весу.

Не ясно ли было, что она видела во сне арену, публику и заманчивую рыбку, которую получала от меня в награду? Теперь мы знаем, что некоторые животные видят сны.

IV

ОБОЮДНОЕ ПОНИМАНИЕ ЧЕЛОВЕКА И ЖИВОТНОГО

Чтобы научить чему-нибудь животное, чтобы дрессировать его моим способом, необходимо установить обоюдное понимание или, как говорят, контакт.

Как вызвать у животного желание установить обоюдное понимание, как натолкнуть животное на разговор с человеком?

Между человеком и животным стоит вечное недоразумение: человек не понимает души животного, а животное — человека. Мы, люди, мало обращаем внимания на своих младших братьев-животных; мы не делаем даже попытки вызвать у животного желание общения и разговора с нами.

Сдвиг кожи на спине собаки, поднятое одно или два уха, поворот головы, виляние хвостом, поднятый или опущенный хвост, — все это вместе с визгом, лаем, ворчанием, вытьем и нытьем составляет языксобаки. Нам, людям, стоит только тонко изучить и разобрать его, и мы будем понимать наших четвероногих друзей, как понимаем друг друга.

С какой тоской и обидой моя обезьянка Гашка, вися на сетке своей клетки и издавая свое грустное «э», печально провожает глазами равнодушно проходящих мимо людей…

Она говорит взглядом, всем своим существом:

— Выпусти меня, мне надоело сидеть в клетке.

А люди не понимают ее и рассматривают ее мордочку, цвет ее шерсти, ее длинные гибкие руки.

Понятно, что от такого непонимания можно прийти в ярость и показывать зубы, и трясти изо всей силы решетку.

Но тюрьма крепка; обезьяна, видя свое бессилие, отходит в угол клетки и старается отвлечь свое внимание от бездушного человека, у которого она просит свободы, а он ей просовывает сквозь решетку кусок хлебной корки.

И глаза ее как будто говорят:

— Я прошу выпустить меня, а ты суешь мне хлеб. Видишь, что я на него только вскользь посмотрела, а ты просовываешь опять кусок хлеба в сетку, стараясь ткнуть мне его в самый нос, будто я не вижу. Я все вижу. Я вижу то, чего даже ты не видишь. Вот и теперь я вижу позади тебя окно и вижу, как пролетела птица. Я завидую ее свободе и кричу «карх», а ты человек принял это за кашель и жалеешь меня, ты думаешь, что я больна и оттого не ем хлеба и кашляю. Ты думаешь, что здесь в комнате накурили, мне это вредно и открываешь окно. Открыл, ушел, и на меня из него дует… Ах, еще холоднее у меня на душе от твоего непонимания.

Но другая картина получается, если между человеком и животным устанавливается связь духовная, или контакт, основанный на любви и понимании.

Я расскажу, как я устанавливал контакт, или связь (взаимное понимание) с моей маленькой обезьянкой Гашкой.

Я вошел в комнату, где помещались мои обезьяны. Их две: Джипси и Гашка. У каждой своя клетка. Обе сидят, покрывшись одеялами. При моем приближении, Гашка чуть-чуть приподнимает над головой одеяло и высовывает мордочку наружу, скользнув своими глазами мимо моих.

Вот она вылезла из-под одеяла, потянулась, изогнула позвоночник и зевнула, показав свои зубы. Потом она полезла по сетке к передней стенке клетки.

Я делаю шаг вперед. Гашка на минуту остановилась, посмотрела куда-то в сторону, затем на меня, прыгнула к передней стенке и повисла на ней, уцепившись всеми лапами.

Повернув голову сначала вправо, затем влево, Гашка взялась зубами за железную сетку и в таком положении замерла. Я сделал снова движение вперед. Гашка повернула голову н абок, не выпуская сетки из зубов, коснулась проволоки левой щекой — поза давно мне знакомая.

Я протянул к ней руку — не шевелится. Я просунул палец через сетку и стал нежно чесать ей за ухом — ни одного движения; она точно окаменела. Тогда я делаю шаг назад.