Звери на улице

Но Слава уже стал понимать даже то, что Яков Павлович не досказывал. Так ведь бывает всегда, когда хорошо узнаёшь человека и много общаешься с ним. Слава понял, почему Яков Павлович молчал по дороге в лагерь. Первый раз он был здесь весной сорок пятого года, когда заключённые лагеря сами освободили себя… Освободили землю, которая впитала в себя кровь пятидесяти шести тысяч заключённых.

В лагере Слава видел возвышение, где стояли козлы для порки. На этих козлах заключённых пороли до смерти, а других заключённых заставляли смотреть.

Видел он и большие, тяжёлые повозки, в которые вместо пары лошадей-тяжеловозов запрягали заключённых, заставляя их перевозить камни по вязкому грунту. При этом они должны были петь. Мёртвых освобождали от хомутов и тут же впрягали живых.

Слава видел комнату врача, куда заключённых приводили поодиночке, ставили к планке для измерения роста. В этом ростомере была щель для дула револьвера. Заключённый становился к планке. Он ждал, когда эта планка прикоснётся к его голове, а в это время ему стреляли сзади в шею.

Слава видел волосы убитых, которые не успели ещё переработать для матрацев, и кожу людей, обработанную для того, чтобы делать из неё дамские сумочки. В большой куче лежали сотни пар маленьких ботинок — таких, какие надевают дошколята и первоклашки. Их тоже не успели отправить в переработку.

…Когда туристы подъезжали к лагерю смерти, автобус остановился, и к ним вошёл пожилой человек. У него была совсем седая голова, чёрные брови, из-под которых, как свет из темноты, смотрели светлые глаза. Человек этот притягивал Славу, как будто Слава был железный, а тот человек из магнита. Человек махнул рукой шофёру: «Поехали». И сказал по-русски, обращаясь к сидящим в автобусе:

— Здравствуйте, товарищи! Я ваш гид по Бухенвальду и, пока мы доедем, расскажу вам немного…

Человек этот слегка картавил и говорил с чуть заметным акцентом. На его пиджаке Слава увидел нашитый кусочек материи с цифрами.

— Что это? — шёпотом спросил он Якова Павловича.

— Тише. Слушай. Это номер заключённого в лагере смерти.

— Значит, он был…

— Да. Помолчи. Слушай…

От этого гида Слава узнал, что «Бухенвальд» в переводе на русский язык — Буковый лес. Лес этот вырубили. На месте густой чащи выросли бараки и крематории, где убивали людей. Этих убитых было больше, чем некогда деревьев в Бухенвальде…

Всё, что Слава услышал тогда от бывшего заключённого лагеря смерти, он запомнил слово в слово. Когда Слава слушал о Бухенвальде, казалось, что кто-то сидящий в нём властно приказывал: «Запомни! Не имеешь права не запомнить!»

И он запомнил так, словно сам видел, как по приказу подпольного центра из всех бараков заключённые бросились на колючую проволоку. Фашистов били лопатами, мотыгами, бутылками, самодельными гранатами.

Спустя несколько часов над Бухенвальдом взвился красный флаг свободы. А утром тысячи и тысячи заключённых построились на первую свободную поверку.

Товарищи выкликали товарищей. Но многие не отозвались.

В то утро заключённые, оставшиеся в живых, поклялись никогда не допустить чёрной чумы фашизма, до последней капли крови бороться за мир и счастье людей на всей земле.

С тех пор прошло много лет.

Когда туристы подъезжали к лагерю, Слава увидел чёрные столбы дыма, которые гигантскими восклицательными знаками клубились в голубом небе.

— Что это? — тихо так спросил он Федотова.

— Печи. В них сжигали заключённых.

— А сейчас?

— Что — сейчас?

— Почему дым?

— А, дым… Сегодня день памяти погибших. И вот зажгли печи, чтобы дым этот напомнил, как было… Такое забывать нельзя…

Медвежий ящик

Когда автобус подошёл к самым воротам лагеря, Слава увидел группу людей с большим венком красных и белых роз и ещё каких-то цветов.

Яков Павлович сошёл первым, и в это время Слава услышал, как где-то в вышине раздались удары колокола: бам-бам, бам-бам…

Колокол бил медленно, как бьют в набат, и от этого спине стало холодно, а щекам жарко.

Туристы сошли с автобуса и увидели, как Яков Павлович снова попал в окружение, совсем как на Берлинском вокзале. И снова над головами встречавших возвышалась голова высоченного Отто. Федотову пожимали руки, его обнимали, целовали. И при этом Слава слышал слова на разных языках. Но он-то мог понять русские слова и только немного немецкие.

Да, так оно и было: в этой группе людей с венком (они оказались бывшими узниками лагеря) больше всего было русских и много было немцев. Фашисты, которые делали сумки из человеческой кожи, подвешивали узников за руки, были хуже самых диких зверей, — они истязали и убивали людей многих национальностей, и в том числе немцев же!

Там, в Бухенвальде, Славе снова вспомнилось то, о чём он не мог забыть с тех самых пор, когда услышал в первый раз:

«Наши враги фашисты, а не немцы».

В лагере смерти Слава вдруг вспомнил комнату ужасов, в которой был с тётей Симой на ярмарке в Берлине. И он подумал о том, что ту ярмарочную комнату правильнее было бы назвать комнатой неожиданностей или даже комнатой шуток. Ведь ужасы были не там, совсем не там…