Звери у двери. Часть 2 (СИ)

Я внимательно всматриваюсь в осунувшееся лицо Ольги, наполненное непонятным напряжением. Все попытки понять, какую цель преследует самая странная из моих девочек разбиваются вдребезги, вызывая лишь непонятное тянущее чувство внутри. От этого, почему-то, становится не по себе, поэтому я молча киваю. Знаю, то что мы увидим, не доставит никакой радости ни мне, ни моей спутнице, но отказать тоже не могу.

Мы медленно пробираемся между грязных стен, и я вдруг слышу тихую медленную песню, знакомую мне. Оля, шагая чуть впереди, напевает колыбельную и её голос дрожит так, словно вот-вот сорвётся в рыдание. Плач, как ни странно, становится всё тише, точно ребёнок услыхав песенку начал успокаиваться.

Ещё несколько шагов и повернув за поворот, мы видим источник жалобных звуков. Девчушка, лет шести-семи, в одной длинной рубахе, едва ли защищающей крошечное тело от ветра и мороза. В тонких ручках зажат непонятный предмет, напоминающий кусок деревяшки, а коленки прижаты к груди в тщетной попытке спастись от холода.

Я останавливаюсь, пытаясь преодолеть неприятный дискомфорт внутри, а Оля, продолжая напевать колыбельную, идёт вперёд и склоняется над девчушкой, прикрывая её полой шубы. Всё это бессмысленно. Нам некуда деть брошенных детей: даже отданные под страхом смерти в какую-нибудь семью, он через пару дней оказываются на улице. Когда выбор стоит между своей кровиночкой и чужим подкидышем, он вполне очевиден. Люди, живущие в Лисичанске, не более жестоки, чем где-либо. Просто они...Люди.

Ольга что-то говорит. Очень тихо, но эта фраза определённо адресуется мне. Я приближаюсь и тогда девушка, продолжая укрывать брошенного ребёнка, поднимает голову и сквозь пелену ослепительно белых волос я вижу прекрасное лицо, залитое слезами.

- Её зовут Шкода, - повторяет Оля и на мгновение зажмуривается, точно пытается удержать рыдание.

- Кого, девочку? - непонимающе переспрашиваю я.

- Нет, - точно стон вырывается из груди Ольги, - её куклу. Она - это всё, что у неё осталось. Её самая близкая подруга.

Девчушка не плачет, а лишь издаёт слабое поскуливание, будто сбитый колесом кареты щенок. Оля продолжает укутывать её в сою одежду, словно это способно спасти несчастную и рассказывает... Нет, не мне, а просто глядя в пространство, заваленное безжалостно красивым снегом. Её слова - это обвинение всему миру в том, что он именно таков, каков есть.

- Сегодня ночью её отец сошёл с ума. Сивуха из Приканалья, ты и сам знаешь, как от неё дуреют бедняки. Задушил мать и убил палкой обоих братьев. Старший успел вытолкнуть её на улицу, и она спряталась за углом соседнего дома. Видела, как отец поджёг себя и сгорел вместе с их хибарой. Пыталась найти какую-то тётку, но заблудилась. Сидела здесь, плакала и разговаривали со Шкодой.

- Так отведи её к тётке, - дело не стоило выеденного яйца.

- У неё обморожены руки и ноги, - почти стонет Оля, - а здесь таких не лечат. Ненавижу этот проклятый мир! Ненавижу...Давай уйдём отсюда, здесь всё пропитано смертью, и мы сами обратились в смерть...

- Чего ты хочешь? - устало спрашиваю я, не в силах понять, как поступить дальше.

- Уходи, - девушка качает головой и белые волосы рассыпаются по плечам, - а я сделаю то, что у нас получается лучше всего. Просто уходи.

И я ушёл.

Галя принялась ворчать, дескать меня слишком долго не было, и я приказал её заткнуться. Внутри возникло и начало разрастаться ощущение неправильности происходящего. Точно все мы, намереваясь выступать на театральной сцене, заблудились и оказались за кулисами. Здесь вроде бы всё то, что и должно быть, но только стоит мёртвым грузом, демонстрируя бесполезную изнанку.

Мы больше не разговариваем и через пару кварталов обнаруживается нужная нам улица. Некоторое время мы пытаемся разобраться в нумерации домов, проклиная власти столицы. Район совершенно заброшен и покинут. Даже минувшие после Напасти десятилетия не вернули жителей в сгоревшие и разрушенные постройки. В общем то подходящее местечко для сбора заговорщиков.

Искомое здание расположено в низине, заваленной снегом так, что мы вынуждены брести по пояс в белой пушистой субстанции. Внезапно Галя останавливается и сосредоточенно тянет носом, после чего поворачивается ко мне.

- Ощущаешь? - интересуется девушка, - точно так же, как во дворце.

И точно. Непонятный вонь, поначалу едва ощутимая, становится всё сильнее, по мере того, как мы приближаемся к двухэтажному покосившемуся сараю, где, судя по вывеске, некогда располагался трактир: "Три леща". И ещё странность: непонятные глубокие борозды, которые так и не сумел полностью засыпать весь выпавший снег. Все они ведут к нашей цели, словно в здание совсем недавно завозили нечто очень тяжёлое. Дети Свободы к чему-то готовятся?

Странная гнетущая тишина опустилась вокруг и даже все наши супер чувствительные органы не в состоянии различить малейший шорох.

- Это - ловушка, - уверенно говорит Галя и широко ухмыляется, - такая же, как и прошлые разы.