Звери у двери

— Знаешь, — выдохнул товарищ, которому удалось выжать чахлый огонёк из толстого цилиндра свечи, — как подумаю про жратву, так аж комок к горлу подступает! Этот долбанный окорок надолго мне аппетит отбил.

— А он у тебя был, этот аппетит? — задумчиво осведомился я и повторил подвиг товарища, — ладно, продолжай их насиловать, а я займусь камином.

В общем, не прошло и полгода, а в гостиной появилось какое-никакое освещение. Свечи мы водрузили на стол, где они тускло тлели, распространяя удушливое зловоние, а сами перебазировались ближе к весёлому пламени, пляшущему на толстых сухих деревяшках. Только теперь стало понятно, насколько прохладно внутри, невзирая на время года. От этого присутствие камина казалось приятным бонусом.

— О, гляди, как они нехило устроились! — голос Паши застал меня врасплох и оборачиваясь, я едва успел выключить ночное зрение, — камин, все дела. Ну, класс! Смотрите, чем мы разжились!

Витёк, угрюмо зыркнув в нашу сторону, молча протопал к столу и шмякнул на толстую столешницу объемистый мешок. Второй, такой же, стоял у ног Шпеньки. Сам паренёк замер около взломанной двери и трогал пальцем замок, задумчиво поглядывая то на сломанный запор, то на меня.

Тем временем, светящийся довольством Паша, залез в недра мешка и выкладывал на стол содержимое, оживлённо комментируя каждый предмет:

— Хлебушек, ещё один, слегка твердоват, но ничего — погрызём, — две большие буханки, отличающиеся друг от друга размером и формой, — вяленое мяско, ничего себе так, — он понюхал кусок, делая вид, будто собирается укусить, — ладно, ладно, подождём. О, колбаски, обожаю! — два лоснящихся круга в неровной глиняной миске, — сыр, слегка пованивает, но можно и нос закрыть. И гвоздь программы, да-ба-да! Местное вино, — два, неряшливо сделанных, кувшина, с тщательно закупоренными горлышками, — Шпенька, дружище, иди сюда! Поцелую тебя в дёсны.

«Дружище», видимо разобрал лишь своё имя, да ещё интонацию, но прекратил заниматься ерундой и поставил второй мешок рядом с первым. Его крысиное личико не покидало странное выражение.

— Мы в расчёте? — негромко поинтересовался Илья.

— В общем, да, — Шпенька часто покивал головой и покосился на дверь, — и если благородные господа больше ни в чём не нуждаются…

— Не нуждаются, — тихо сказал я, — можешь идти.

Его точно ветром сдуло. Ну наконец-то, только свои. Вот правда, один из своих, похоже, крайне зол. Осталось только узнать причину.

— Витя, какого чёрта? — утомлённо поинтересовался я, — у нас, вроде бы, и так достаточно проблем, без того, чтобы бросаться друг на друга. Или дуться втихомолку. Хочешь высказаться — валяй.

— Да мне, просто интересно, — Витя качался с носка на пятку, — этот самый Шпенька, как-то странно нас разделяет. Вам, чуть обувь не лижет, а к нам, с Пашей, обращается, словно мы слуги. Или — собаки.

— Да прекрати ты гнать волну, — спина Павла стала напряжённой, — тебе просто показалось. Ты же не бельмеса не понимаешь в его бульканье.

— Да нет, кое-что уразумел. Всё же их язык похож на немецкий. И он нас, Паша, спокойненько так назвал слугами. У этих, стало быть, хозяев. Да и то, посмотри на них: чистенькие, беленькие, как под копирку сделаны, не то что мы — быдло быдлом. Да?

— Ну может и промелькнуло какое-то упоминание, — неохотно признал я, — просто не успел объяснить, что мы — одна компания.

— Угу, — Витёк кивнул, исходя ядовитой яростью, — подумаешь, какое-то чмо в разговоре назвало твоего товарища слугой, ну а ты, вместо того чтобы сунуть ему в рыло, не успел объяснить. Да и то, разговор то коротюсенький был — минут сорок — пятьдесят! Какой же ты мудак, приятель!

— Витя, — Илья положил парню руку на плечо, но тот нервно отбросил её в сторону, — остынь.

— Пошёл ты! Пошли вы все! Знаешь, все эти изменения, в первую очередь, происходят у вас в башке. И это всего два дня прошло! А дальше? Прикончите нас, с Пашкой, если мы слово поперёк скажем? Чего там церемонится со всякими слугами!

Как же он достал со всеми своими истериками! Появилось непреодолимое желание отвесить наглому засранцу чувствительную оплеуху. Пришлось долго отговаривать самого себя; дескать, в чём-то Витя, может и прав. А если и не прав, то нужно быть умнее этого тупого, вонючего, поросшего омерзительной щетиной куска человеческого мяса…

И тут меня словно током ударило: я сообразил, ЧТО именно пришло в мою голову. Как будто я отделил себя от Вити и всех остальных людей. Точно я, Илья и девочки находились по одну сторону невидимой границы, а Паша, Витя и прочие человеки — по другую. Ехидный голосок внутри тоненько пропищал: «Но ведь так оно и есть!» и пропал. Стало страшно.

— Ладно, ладно, — сказал я, — ты абсолютно прав. Я — мудак и поступил нехорошо. Предлагаешь догнать этого козла и начать убеждать, дескать вы — не слуги? Скорее всего он испугается и попишет меня ножичком. А я буду лежать в луже крови и тяжело дыша, спрашивать: «Витя, ты простил меня?»

Витёк хрюкнул раз, другой. Потом хмыкнул и протянул руку.