Зверинец

Рему она расспрашивать не хотела, потому что Реме все это явно казалось чем-то самоочевидным и неизбежным; спросить ее означало бы расписаться в собственной глупости, а Исабель старалась не поступиться гордостью перед другой женщиной. С Нино все было просто, он объяснял и рассказывал. В его изложении все казалось ясно и понятно. Но вот ночью, пытаясь воссоздать эту понятность и эту ясность Исабель сознавала, что самое главное и важное по-прежнему от нее ускользает. Она быстро усвоила правило номер один: предварительно выяснить, можно ли выйти из дому либо спуститься в столовую на веранду, в кабинет Луиса, в библиотеку. "Следует верить словам дона Роберто", - сказала в самом начале Рема. И словам самой Ремы, и словам Нино; Луиса Исабель не спрашивала, он редко когда знал. Малыш всегда знал, но его Исабель не спросила ни разу. И таким образом, все было просто, жизнь Исабели упорядочилась, по сравнению с городской стало больше ограничений по части свободы передвижения и меньше - по части одежды, еды, времени сна. Настоящее летнее житье, весь год бы так.

...скоро тебя увидеть. У них все хорошо. Мы с Нино завели формикарий и играем, и собираем большой гербарии. Рема тебя целует, у нее все хорошо. По-моему, она грустная, и Луис тоже, но он очень хороший. Я думаю, он нездоров, оттого что слишком много занимается науками. Рема подарила мне платочки, разноцветные, чудесных цветов, Инес понравится. Мама, здесь красиво, и мне весело с Нино, а дон Роберто, он надсмотрщик, он говорит нам, когда можно идти и куда, а раз после обеда чуть не ошибся, говорит, идите на берег ручья, тут пришел один пеон и говорит, нельзя, видела бы ты, как расстроился дон Роберто, и Рема тоже, она взяла Нино на руки и все целовала, целовала, а меня крепко обняла. Тут Луис говорит, дом не для детей, а Нино его спрашивает, кто тут дети, и все засмеялись, даже Малыш и тот смеялся. Дон Роберто, он надсмотрщик.

Если бы ты приехала за мной, могла бы остаться на несколько дней, могла бы побыть с Ремой и развеселить ее. По-моему, Рема...

Но как написать маме, что Рема плакала ночью, Исабель сама слышала, как она плакала, когда, спотыкаясь, брела по коридору, постояла у двери Нино, потом пошла дальше, стала спускаться по лестнице (наверное, утирала слезы), и тут издали голос Луиса: "Что с тобой, Рема? Тебе нездоровится?", молчание, весь дом точно огромное ухо, потом бормотание и снова голос Луиса: "Мерзавец, какой мерзавец...", голос словно подтверждал хладнокровно какой-то факт, связь между какими-то событиями, чью-то судьбу, может быть.

...немного нездорова, хорошо бы ты приехала и побыла с нею. Я покажу тебе гербарий и камушки из ручья, мне принесли пеоны. Скажи Инес...

Вечер был такой, какие она любила: москиты, сырость, подогретые гренки, флан из манной крупы с изюмом. На берегу ручья беспрерывно лаяли псы, огромный пророк [5] спланировал на скатерть, и Нино побежал за лупой, пророка прикрыли стаканом и стали дразнить, чтобы разозлился и показал, какого цвета у него крьыья.

- Выпусти эту тварь, - попросила Рема. - Терпеть их не могу.

- Великолепный экземпляр, - снизошел Луис. - Глядите, как водит глазами вслед за моей рукой. Единственное насекомое, которое может поворачивать голову.

- Не вечер, а проклятье, - сказал Малыш из-за газеты.

Исабели охота было отхватить пророку голову, щелкнуть ножницами и посмотреть, что будет.

- Не поднимай стакан, - попросила она Нино, - завтра можно будет посадить его в формикарий и изучить.

Становилось все жарче, в половине одиннадцатого нечем было дышать. Дети остались с Ремой во внутренней столовой, мужчины сидели в кабинетах. Нино первый сказал, что ему хочется спать.

- Поднимись один, потом я к тебе приду. Наверху все в порядке, - и Рема обнимала его за талию, как он любил.

- Расскажешь сказку, тетя Рема?

- В другой раз.

Исабель и Рема остались вдвоем, пророк глядел на них сквозь стекло. Пришел Луис пожелать им спокойной ночи, пробормотал что-то насчет времени, когда детям положено спать, Рема, улыбнувшись, поцеловала его.

- Медведь-ворчун, - сказала она, и Исабель, склонившаяся над стаканом, под которым был пророк, подумала, что ни разу в жизни не видела, чтобы Рема целовала Малыша и чтобы пророк был такой зеленый-презеленый, как этот. Она легонько двигала стакан, и пророк злился, Рема подошла к ней, сказала, что пора спать.

- Выпусти эту тварь, такое страшилище.

- Завтра, Рема.

И попросила, чтобы Рема зашла к ней пожелать спокойной ночи. Малыш оставил дверь своего кабинета открытой, ходил взад-вперед; он был в легкой рубашке с расстегнутым воротом. Когда Исабель проходила мимо, позвал ее свистом.

- Я спать пошла, Малыш.

- Послушай, скажи Реме, пусть сделает мне лимонаду похолоднее и принесет сюда. А сама живо поднимайся к себе.

Конечно, к себе, куда же еще; непонятно, с какой стати Малыш командует. Исабель вернулась в столовую, передала поручение Реме; Рема явно колебалась.

- Не ходи к себе, погоди. Я приготовлю лимонад, ты сама отнесешь.

- Он же сказал, чтобы...

- Прошу тебя.