Зверинец верхнего мира

– Ты подожди, – сказал квадратная кожа, обойдя стойку (бармена не было видно), – я сейчас им скажу, чтобы всех отсюда на хуй. Ведь правда, что нам не нужны лишние? Только один на один?..

Вениамин кивнул: конечно, конечно, – и отошел в угол к нефтяного цвета лужице, над которой без тени смущения сидел инвалид; ему, наверное, все прощалось. Но Вениамину тут же пришлось усомниться в благородстве квадратной кожи, так как из-за стойки стали выходить люди. По двое, по трое, все тоже квадратные, но драповые, все в серых кепках; они потеснили Вениамина к дальней от входа стене, ему пришлось зайти ногами в лужу, над которой сидел инвалид. Прислонив к бедру костыль, он курил папиросу. Он смотрел себе под ноги и, когда летние сандалии Вениамина захлюпали в лужице, даже не вздрогнул, а когда Вениамин ему сказал:

– Вам лучше уйти, собирается драка, – поднес ко рту папиросу, которая казалась давно потухшей, но нет, беленький картон стал желтеть от дыма, который въелся в шовчик, и пепел выбирался наружу не только с опаленного конца, но и сквозь язвочку на боку папиросы. – Лучше уйти, – повторил Вениамин. Инвалид окоченел. – Ну, как хотите.

Надо было еще найти среди них квадратную кожу и попенять ему: что же это он? К чему было обманом тащить его в эту пивную? Но там никого не осталось. Только двое заснули, улеглись правой щекой на бочку, и ближний к Вениамину положил рядом с головой желтый сжатый кулак. Складчатые, покрытые седой щетиной затылки. И никакого облегчения, что бить его сейчас, похоже, не станут. Надо было еще выбраться из пивной.

Долго не удавалось освободиться от присутствия этих двоих, что спали на бочке, да еще инвалида. Бывало, Вениамин идет к выходу большими шагами и о многом успеет подумать, и сто раз себя спросить, куда могла деться девушка, которая вчера уехала? Обернется: спят на бочке. Один раз он даже открыл дверь, вышел на улицу, прошел всю ее, гадкую, серую, пустую, с идиотским названием, и уже в его воображении представились другие идиотские улицы: Физкультурная, Спортивная, Стадионная, Трамплинная, Вратарская и тут же, Вратарскую пересекая, – Голкиперская, как перед ним опять, грибами утеплительной пенки на вертикальных щелях гофрированной жести, выросла стена пивной, плевки, копоть. Обернулся: спят на бочке. И сколько бы, комкая мокрыми (в луже под инвалидом вымокшими) пальцами ног подбитый край простыни, ни бежал он вперед, перед глазами потом так стена стеной и оставалась. И даже когда он совсем уже, от боли в шейных позвонках, съехал головой с неудобного валика на теплые, охнувшие ребра своей кровати, у него за спиной, поперхнувшись папиросным дымом, раскашлялся инвалид. Вениамин машинально обернулся. И снова: спят на бочке.

Ниже ребер у нее все было нежное, мягкое, немного влажное от жары; спасаясь из пивной, Вениамин ударил ее локтем, и там увяз. Больно, подумала она, и неудобно, и мухи здесь пробегают по животу холодными лапками. И надоело слушать его бормотание и смотреть, как он чешется, раздирая кожу нечистыми ногтями. Она взяла его за плечо, потрясла.

– Просыпайся. Говорят, это вредно – спать на солнце, когда выпьешь водки на голодный желудок. Есть же крекеры. (Шелест пакетика, потом хруст.)

И Вениамин понял, что спасен, что вернулся к реальности.

– Дай я тебя поцелую, – пробормотал он, все еще боясь открыть глаза, потянулся вслепую и – промах! – набрал полный рот песка.

Девушка, которая вчера уехала, лежала на розовом полотенце, играя пальцами ног, и, когда увидела его, увидела, как он отплевывается, перевернулась на живот и, тихо посмеиваясь, принялась пускать ему на спину каких-то быстрых насекомых, которые передвигаются прыжками, забираются под плавки и потом накапливаются в подколенной ямке.

– Не дыши в ухо, – сказал Вениамин и уставился в стену.

Эта стена из грубого камня отделяла пляж от проезжей дороги, цемент между камней выступил наружу подтеками и делал ее похожей на многослойный неопрятный сэндвич. Она держалась на железобетонном основании высотой метра полтора, и на нем, у самого песка, углем (писали, должно быть, лежа): «Катя и Алис тут сосались. Мы лизбианки». На этот раз подростков под стеной было двое, и они еще не успели напиться, поэтому один, широко раскрыв рот, демонстрировал другому коренной кариозный зуб, а другой, изучая его, говорил: