Идет время, меняются сезоны, минует год, другой, вершится круговорот
Уже в первые весенние дни отец больше не сидит на трухлявой деревянной скамейке, из кровати вылезает, чтобы поесть, выглядит страшно исхудавшим, почти прозрачным, и матери приходится поддерживать его локоть, когда он несет ко рту ложку с супом. Окаменевшие сгустки мокроты навечно застряли в его бороде, рубашки не отстирываются от множества разнообразных пятен. Каждый понедельник приезжает доктор и осматривает больного в молчаливом присутствии его жены. Женщина устала и разуверилась, поэтому сидит за столом и не вмешивается, а отец покорно открывает рот, кашляет и отхаркивается, когда велит врач. Наконец тот ставит на стол кожаный саквояж, пахнущий эфиром, привычными движениями собирает инструменты, повторяет одни и те же слова и предписания, иногда предлагает «вариации на тему» неэффективного лечения, выпивает стаканчик водки или муската, принимает от женщины несколько почерневших монет, кланяется, приподняв шляпу, и уходит, произнеся традиционное:
– Ну, до понедельника.
Они не говорят ни слова, пока коляска доктора не выезжает со двора, потом встают, как по команде, и каждый возвращается к своим занятиям. Женщина сдается и зовет костоправа из соседней деревни. Он знаменит тем, что ловко вправляет вывихи, снимает жар и выводит бородавки. Целитель кладет руки отцу на грудь, бормочет молитвы, чертит крест длинным, черным от грязи ногтем, потом поворачивается к женщине и кивает. Считается, что детишкам можно сбить температуру, приложив ко лбу рассеченную надвое голубку, и мать сворачивает шею белому голубю – авось сойдет! – взрезает грудину, раздвигает белоснежные перья и кладет птичку теплыми синеватыми внутренностями на лоб мужу. Он ворчит и пытается сбросить мертвое тельце, голова с открытым клювом касается его темени и падает в подушки.