Звериный круг

В трубке зазвучали гудки. Валентин позволил себе усмехнуться. Нелепый разговор. Во всяком случае, для Алоиса. Для Валентина он был крайне важен. Юрий сказал, что отсчет времени уже пошел. Стало быть, непредвиденное могло произойти в любую минуту. Сейчас он по крайней мере знал, что с Алоисом все в порядке и к нему МОЖНО выезжать.

Уже в подъезде он с удовольствием пожевал губами, мельком подумал, что к вечеру они станут мягкими и нежными. Как у теленка. Хотя при чем здесь теленок?

* * *

Ему следовало понять это давно. Темное время суток, сопровождаемое призрачным полетом субмарин, не годилось для исполнения приговоров. От постоянного ночного недосыпания у Николая стали трястись руки, а пугающие видения преследовали уже непрерывно.

День!.. Как ясно и просто! Множество снующих по улице людей, кошек, голубей и собак, среди которых так легко затеряться, отсутствие ненавистных фонарей и надежная защита городского транспортного шума. Время, когда человеческий взгляд теряется, не умея сосредоточиться ни на чем устойчивом, и потому уходит вглубь, разглядывая самое себя и ничто другое…

Николай ожидал своего недруга под аркой тяжелого пятиэтажного здания.

Мысли крутились вокруг сегодняшней даты — он не был уверен, что это не выходной. Смущение росло, и он тщетно пытался выжать из памяти хоть какую-нибудь информацию. В самом деле! Где можно узнать сведения о текущем дне?

В газетах, по телевидению?.. Но он давным-давно не видел ни того ни другого.

Спрашивать прохожих не решался, опасаясь привлечь внимание. Время шло, и Николай продолжал нервничать. В душе поднималась злость на тех, кто придумал календарь с его тремястами шестьюдесятью пятью наименованиями, с месяцами и семидневным циклом. Кому могло понадобиться столько лишних слов?

Город постепенно просыпался. Люди выходили на улицы, плотными колоннами спешили на работу. Николай успокоился. Значит, он не ошибся. Это был рабочий день, и многоголосый бич будильников дотягивался до спящих, поднимая с постелей, заставляя умываться и глотать холодные, наспех приготовленные завтраки. В конце концов должен был появиться и тот, которого ждал под аркой Николай.

Вышло, однако, несколько иначе. Располневший Костыль, его бывший старшина, первым заметил Николая. На пухлом лице отразилось радостное удивление.

— Ха! Зема! Какими судьбами? — Он хлопнул Николая по плечу и протянул руку:

— Держи петуха, корешок! Тебя ведь Колей зовут, верно? Видишь, не забыл…

Николай машинально пожал крепкую ладонь. Глаза его напряженно следили за старшиной. Да, это был Костылев. Тот самый, что организовывал веселенькие представления для новобранцев. Так сказать, наглядные уроки по военно-политической подготовке. «Первое дело в армии — боевой дух, сынки!..» И боевой дух в них вбивали с самых первых дней службы, тыча носом в устав, намолачивая кулаками по спине до тех пор, пока испытуемый не заходился в кашле.

Кашлять тоже запрещалось. За нарушение «тишины» немедленно выдавалась добавка… Сейчас Николай находился в растерянности. Он не узнавал Костыля и не понимал, почему тот хлопает его по плечам, мнет в грубоватых объятиях.

— А ты, я вижу, как был доходной, так и остался. Зря, паря. — Костылев гоготнул. — Жизнь — штука вкусная!.. Слушай, может, забежим ко мне, дерябнем по рюмашке? Я ведь здесь один, кроме Митяя, никого не вижу. Ты хоть помнишь нашего Митяя?

Николай заторможенно кивнул. Горло перехватило судорогой. Он не мог произнести ни звука.

— Что-то ты какой-то нерадостный. — Костылев нахмурился. — Ладно, старик, я же понимаю. Молодые были, глупые. Но что прошло, то прошло. Как-никак вместе отбарабанили два года. Армия — это святое.

— Да, конечно, — просипел Николай. Он избегал смотреть на говорившего.

Мысли, злые, кусачие, оборвав постромки, стаей носились по закоулкам мозга.

Тонкий разноголосый вой замораживал душу. Он вдруг почувствовал, что и сам вот-вот завоет.

Костылев тряхнул его за плечо:

— Слышь, корешок! Ты, может, что против имеешь? Так лучше забудь. Как говорится, кто старое помянет, тому глаз вон. Пошли, примем по одной, чтоб похорошело. А на работу я чихал. Один звонок — и мне все устроят. Я, брат ты мой, на хорошем счету, — стерпят и не такое. Ты-то как, свободен?

Николай с изумлением ощутил, что идет, ведомый заботливой рукой Костылева.

Сильные пальцы стиснули локоть, и он пугливо вздрогнул. Эти пальцы он узнал бы из тысячи. Старшина уважал чистоплотность и ежедневно делал маникюр. За отсутствием парикмахерш работу эту исполняли Николай и ему подобные. Впрочем, памятен был не только маникюр. Толстые ухоженные пальцы любили поразмяться. Они легко выкручивали кисти стриженым пацанам, дергали за уши с такой силой, что слышался треск, а в голове от боли начинало шуметь. Николай помнил многое. Два года — срок действительно немалый. Семьсот тридцать дней — семьсот тридцать попыток выжить. Сутки, прошедшие без зуботычин, превращались в праздник. И вот теперь этот человек вел его к себе домой, чтобы поболтать о том о сем, чтобы рюмашкой отметить неожиданную встречу. Дернувшись, Николай замычал.