Зверобой

Чингачгук смело греб прямо к «замку», не спуская глаз с многочисленных бойниц, проделанных в стенах здания. Каждую секунду он ждал, что увидит высунувшееся наружу ружейное дуло или услышит сухой треск выстрела. Но ему удалось благополучно добраться до свай. Здесь он очутился в некоторой степени под прикрытием, так как верхняя часть палисада отделяла его от комнат, и возможность нападения значительно уменьшилась. Нос челнока был обращен к северу, когда он достиг свай; мокасин плавал невдалеке. Вместо того чтобы просто подобрать его, делавар медленно проплыл вокруг всей постройки, внимательно осматривая каждый предмет, который мог свидетельствовать о присутствии неприятеля или о совершившемся ночью вторжении. Однако он не заметил ничего подозрительного. Глубокая тишина царила в доме. Ни один запор не сдвинулся со своего места, ни одно окошко не было разбито. Дверь, по-видимому, находилась в том же положении, в каком ее оставил Хаттер, и даже на воротах дока по-прежнему висели все замки. Короче говоря, самый бдительный глаз не обнаружил бы здесь следов вражеского налета, если не считать плавающего мо касина.

Делавар испытывал некоторое недоумение, не зная, что делать дальше. Проплывая перед фасадом «замка», он уже готов был шагнуть на платформу, припасть глазом к одной из бойниц и посмотреть, что творится внутри. Однако он так на это и не решился. У делавара не было еще опыта в такого рода делах, но он знал так много историй об индейских военных хитростях и с таким страстным интересом слушал рассказы о проделках старых воинов, что не мог совершить в данном случае грубую ошибку, подобно тому как хорошо подготовленный студент, правильно начавший математическую задачу, не может запутаться при ее окончательном решении. Раздумав выходить из челнока, вождь продолжал медленно плыть вокруг палисада. Приблизившись к мокасину с противоположной стороны, он ловким, почти незаметным движением весла перебросил в челнок зловещий предмет. Теперь он мог вернуться, но обратный путь казался еще более опасным, так как взгляд делавара не был уже прикован к бойницам. Если в «замке» действительно кто-нибудь находился, он без труда понял бы, зачем сюда приезжал Чингачгук. Поэтому надо было плыть обратно с совершенно спокойным и уверенным лицом, как будто осмотр рассеял последние подозрения. Итак, индеец начал спокойно грести, направляясь прямо к ковчегу и подавляя желание бросить назад беглый взгляд или ускорить движение весла.

Ни одна любящая жена, воспитанная в самой утонченной и цивилизованной среде, не встречала мужа, возвращавшегося с поля битвы, с таким волнением, с каким Уа-та-Уа глядела, как Великий Змей делаваров невредимый подплывает к ковчегу. Она сдерживала свои чувства, хотя радость сверкала в ее черных глазах и улыбка, освещавшая изящный ротик, говорила языком, хорошо понятным возлюбленному.

— Ну что же, Змей? — крикнул Непоседа. — Какие новости о водяных крысах? Оскалили они зубы, когда ты плыл вокруг их логова?

— Мне там не нравится, — многозначительно ответил делавар. — Слишком тихо, так тихо, что можно видеть тишину.

— Ну, знаешь ли, это совсем по-индейски! Как будто что-нибудь бывает тише полной пустоты! Если у тебя нет лучших доводов, старому Тому остается только поднять парус и позавтракать под своим кровом. Что же стало с мокасином?

— Здесь, — ответил Чингачгук, показывая добытый приз.

Осмотрев мокасин, Уа-та-Уа уверенно заявила, что он сделан гуроном, так как на носке совсем особым образом расположены иглы дикобраза. Хаттер и делавар присоединились к ее мнению. Однако из этого еще не следовало, что владелец мокасина находится в доме. Мокасин мог приплыть и издалека или свалиться с ноги разведчика, который покинул «замок», выполнив данное ему поручение. Короче говоря, мокасин ничего не объяснял, хотя и внушал сильные подозрения.

Однако этого было недостаточно, чтобы заставить Хаттера и Непоседу отказаться от их намерений. Они подняли парус, и ковчег начал приближаться к «замку». Ветер дул по-прежнему очень слабый, и судно двигалось так медленно, что можно было внимательнейшим образом осмотреть постройку снаружи. В ней по-прежнему царила гробовая тишина, и трудно было себе представить, что в доме или поблизости от него скрывается какое-нибудь живое существо.