Зверобой

Непоседа чинил свои мокасины при свете лучины, Чингачгук сидел в мрачной задумчивости, тогда как Зверобой, в манерах которого не чувствовалось ни хвастовства, ни озабоченности, рассматривал «оленебой», карабин Хаттера, о котором мы уже упоминали и который впоследствии так прославился в руках человека, знакомившегося теперь впервые со всеми его достоинствами. Это ружье было немного длиннее, чем обычно, и, очевидно, вышло из мастерской какого-то искусного мастера. Оно было украшено кое-где серебряной насечкой, но все же показалось бы довольно заурядной вещью большинству пограничных жителей. Главные преимущества этого ружья состояли в точности прицела, тщательной отделке частей и превосходном качестве металла. Охотник то и дело подносил приклад к плечу, жмуря левый глаз, смотрел на мушку и медленно поднимал кверху дуло, как бы целясь в дичь. При свете лучины, зажженной Непоседой, он проделывал все эти маневры с серьезностью и хладнокровием, которые показались бы трогательными любому зрителю, знавшему трагическое положение этого человека.

— Славное ружьецо, Непоседа! — воскликнул, наконец, Зверобой. — Право, жаль, что оно попало в руки женщинам. Охотники уже рассказывали мне о нем, и по всему, что я слышал, оно несет верную смерть, когда находится в надежных руках. Взгляни-ка на этот замок, — даже волчий капкан не имеет такой безошибочно работающей пружины; курок и собачка действуют разом, словно два учителя пения, запевающие псалом на молитвенном собрании. И я никогда не видел такого точного прицела, Непоседа, можешь быть в этом уверен.

— Да, старый Том не раз хвалил мне это ружье, хоть сам он и не был мастак по огнестрельной части, — ответил Марч, продевая ремешки из оленьей кожи в дырочки мокасина с хладнокровием профессионального башмачника. — Он был неважный стрелок, в этом надо признаться, но у него были свои хорошие стороны, так же как и дурные. Одно время я надеялся, что Юдифи придет счастливая мысль подарить мне «оленебой».

— Правда твоя, Непоседа; никогда нельзя заранее сказать, что сделает молодая женщина. Может быть, ты, чего доброго, еще получишь это ружьецо. Все же эта штучка так близка к совершенству, что жаль будет, если она не достигнет его целиком.

— Что ты хочешь этим сказать? Уж не думаешь ли ты, что на моем плече это ружье будет выглядеть хуже, чем у всякого другого?

— О том, как оно будет выглядеть, я ничего не скажу. Оба вы недурны собой и можете, как это говорится, составить красивую парочку. Но все дело в том, как ты будешь с ним обращаться. В иных руках это ружье может за один день убить больше дичи, чем в твоих за целую неделю, Гарри. Я видел тебя на работе; помнишь того оленя, в которого ты стрелял недавно?

— Теперь не такое время года, чтобы охотиться на оленей. А кто же станет стрелять дичь, когда для этого еще не наступило подходящее время! Я просто хотел пугнуть эту тварь, и, думаю, ты признаешь, что это мне, во всяком случае, удалось.

— Ладно, ладно, будь по-твоему. Но это замечательное оружие, и если оно достанется человеку с твердой рукой и быстрым глазом, то сделает его королем лесов.

— Тогда возьмите его, Зверобой, и будьте королем лесов, — серьезно сказала Юдифь, слышавшая их разговор и не сводившая глаз с честной физиономии охотника. — Лучших рук для него не отыщешь, и я надеюсь, что ружье останется в них пятьдесят лет кряду.

— Юдифь, неужели вы говорите серьезно? — воскликнул Зверобой, удивившись до такой степени, что даже позабыл свою обычную сдержанность. — Это истинно королевский подарок, и принять его может только настоящий король.

— За всю мою жизнь я не говорила так серьезно, Зверобой, и прошу вас принять мой подарок.

— Ладно, девушка, ладно; мы еще найдем время потолковать об этом… Ты не должен сердиться, Непоседа: Юдифь — бойкая молодая женщина, и у нее есть смекалка. Она знает, что ружье ее отца гораздо больше прославится в моих руках, чем в твоих, а потому не горюй. В других делах, более для тебя подходящих, она, наверное, отдаст предпочтение тебе.

Непоседа сердито проворчал что-то сквозь зубы; но он слишком торопился закончить свои приготовления и покинуть озеро, чтобы терять время на спор по такому поводу. Вскоре после этого был подан ужин; его съели в молчании, как всегда делают люди, для которых пища есть только средство для подкрепления сил. Впрочем, в данном случае печаль и озабоченность усиливали общее нежелание начинать беседу, ибо Зверобой, в отличие от людей своего звания, не только любил поболтать за столом, но часто делал разговорчивыми и своих товарищей.