«Зверобои» против «Тигров». Самоходки, огонь!

Поле у небольшого села Вязники смотрелось как кладбище. На фоне раннего солнечного утра и блестевшей от росы зеленой травы застыли кучками и поодиночке черные обгоревшие танки. Некоторые без башен, другие вообще превратились в груду обломков.

Сане казалось, что он ощущает запах холодного обгорелого металла, а затем пахнуло разложившейся человеческой плотью. За двое суток трупы танкистов и пехотинцев вздулись, туго натянув комбинезоны и гимнастерки.

Артиллерийская подготовка закончилась. Несколько десятков «тридцатьчетверок» при поддержке самоходных установок двигались на полном ходу. Немецкие позиции охватывали с двух сторон. Хлопали частые выстрелы танковых пушек, реже и раскатисто били орудия самоходок СУ-122 и СУ-152. Бой постепенно разгорался. Особенно сильная стрельба шла в центре наступления. Там уже дымили первые подбитые танки.

Группа капитана Пантелеева обогнула березовый островок. Пока возле них рвались одиночные мины. Десант прижимался к броне. Зашелестели первые снаряды, затем огонь усилился. Одна из «тридцатьчетверок» дернулась от удара. Огненный шар рассыпался снопом искр. Сами искры при солнечном свете видны не были. Лишь густо разлетелись дымные хвосты.

Через несколько секунд машина загорелась. Успели выскочить двое танкистов. Десантники, мгновенно спрыгнувшие с брони, тащили в сторону раненого товарища, еще один, погибший, остался лежать возле танка.

– Взять правее и увеличить скорость, – приняли в машинах по рации команду Пантелеева.

У кого рации не работали, поняли и так. Деревня осталась позади. Вражеских траншей впереди видно не было.

– Неужели проскочили? – вытирал пот со лба Вася Манихин. – Мы ведь тоже едва снаряд не поймали. Рядом просвистел, я его шкурой чувствовал.

Шли по накатанному проселку. Навстречу двигались три грузовика, два везли на прицепах противотанковые пушки. «Тридцатьчетверки», идущие в голове небольшой колонны, открыли огонь. В считаные минуты взорвали один грузовик, второй смяли вместе с 75-миллиметровкой.

Третий нырнул в сторону и на большой скорости пошел прямо сквозь ржаное поле. Танки догонять его не стали. Зато стреляли из автоматов и свистели вслед десантники.

– Удирает, сволочь!

– А этих в лепешку раздавили…

Когда поднялись на бугор, кто-то разглядел впереди насыпь железной дороги. Еще большее оживление вызвал небольшой броневик, который вначале застыл, а потом на полной скорости понесся назад.

– Ура! К железке приближаемся.

Лученок, кривя губы в нервной усмешке, вцепился в рычаги. До насыпи оставалось километров пять, но он не верил, что немцы позволят так лихо мчаться по проселку. Где-то подстерегут, гады.

Слева от дороги виднелась песчаная грива, поросшая соснами. Ярко отсвечивал чистый желтый песок. Оранжевые стволы сосен и зеленые хвойные кроны смотрелись живописно и весело. Но Лученок, чутьем хорошо повоевавшего солдата, понял, что именно здесь их поджидают.

– Саня, – окликнул он Чистякова. – Как бы в засаду не влететь.

Пантелеев тоже уловил опасность и приказал остановиться. Быстро обсудили ситуацию. Сосновый лес на гриве – единственное подходящее укрытие для немецких танков или орудий, перекрывающих проселок.

Слева возвышается участок песчаных холмов, справа – поле, через которое тоже можно проехать. Но подходы к нему, скорее всего, заминированы. Немцы оставили проселок для себя, мин здесь нет, но и простреливается он насквозь.

И Пантелеев и Сенченко, да и все остальные, понимали, что топтаться им не дадут. Трем танкам и самоходке Гриши Волынова было приказано обойти гриву через холмы.

Остальные машины приблизились к небольшому кургану с одиноко торчавшим тополем. «Тридцатьчетверка», поднявшись на курган, открыла огонь по сосновому перелеску. Там загорелась хвоя, и почти сразу ударили несколько орудий. По звуку угадывались пушки «тридцатьчетверок» и немецкие 75-миллиметровки.

Первой подбитой машиной в этом бою стала идущая впереди «тридцатьчетверка». Она задымила, из люков успели выскочить механик и башнер. Остальные исчезли в грохоте взрыва. Под прикрытием дыма от горящей хвои самоходка Волынова и два танка Т-34 обогнули гриву.

Немецкий танк Т-5 «Пантера», хорошо бронированный, верткий, несмотря на массу в сорок три тонны, бил с возвышенности, спрятавшись в капонир. Своей целью командир «Пантеры» хотел выбрать русскую самоходку с тяжелой гаубицей, но мешал дым. Поэтому он стрелял в Т-34 и сразу его поджег.

Теперь самоходка заходила к нему с другой стороны, вели огонь две «тридцатьчетверки». Еще одна «Пантера» и две противотанковые пушки посылали снаряды в основную группу русских машин, приближавшихся к перелеску.

Гриша Волынов отчетливо видел башню с длинноствольной пушкой. Он выстрелил и промахнулся. Механик дал задний ход, стремясь уйти под прикрытие песчаного бугра, но опоздал. Снаряд ударил в верхнюю часть рубки, ушел рикошетом, оглушив наводчика. Заряжающий лихорадочно загонял в ствол новый снаряд.

Обе машины снова выстрелили почти одновременно. В боекомплекте «Пантеры» имелось несколько снарядов с донным взрывателем. Эти штуки проламывали броню и взрывались внутри машин, почти мгновенно воспламеняя «тридцатьчетверки».

«Зверобой» с его броней толщиной семь с половиной сантиметров частично выдержал удар. Снаряд взорвался, завязнув в броне. Осколки хлестнули внутрь, убили механика-водителя и ранили командира машины. Трое уцелевших членов экипажа успели вытащить младшего лейтенанта.

Но и «Пантере» досталось крепко. Фугасный снаряд ударил рядом с торчавшей из капонира башней, смял боковую броню и повредил механизм поворота башни. Русская самоходка уже горела, но быстро приближались две «тридцатьчетверки».

«Пантера», взревев семисотсильным двигателем, выскочила из капонира и выстрелила в один из русских танков. Промахнулась. Перекошенная башня, разворачиваясь, с хрустом сломала несколько зубцов и застыла. Экипаж торопливо выскакивал из всех люков.

Наводчик «тридцатьчетверки» вложил бронебойный снаряд в боковую броню и проломил ее. Пулеметные трассы догнали двоих немецких танкистов, трое успели скрыться за песчаными буграми. Еще два снаряда добили «Пантеру». Вспыхнул бензин, и рванул боезапас. В трехстах метрах от нее взорвалась самоходка Волынова.

Бой в редком сосновом лесу закончился быстро. Вторую «Пантеру» разбили Пантелеев и Чистяков. Две противотанковые пушки расстреляли и раздавили гусеницами танки Сенченко. Пехотный взвод, прикрываясь огнем, пытался уйти, но их догоняли очереди из танковых пулеметов.

Путь к железной дороге оказался непростым. Три танка и самоходка Гриши Волынова горели чадными кострами. Еще одна «тридцатьчетверка», с разбитой ходовой частью, застыла среди перепаханного гусеницами соснового перелеска. Чистяков наклонился над Гришей, который лежал с открытыми глазами.

Волынов попытался улыбнуться, но в глазах застыла тоска. В него угодили не меньше десятка осколков, был разорван бок. Сквозь многочисленные витки бинтов проступало вишневое пятно. Подошедший Тимофей Лученок глянул на парня, снял было танкошлем, затем, кашлянув, снова надел его. Молча побрел к машине.

В перелеске, рядом с догорающими танками лежали человек пятнадцать раненых. Для их охраны оставили подбитую «тридцатьчетверку» с экипажем. Семь машин, увеличивая скорость, двинулись к нитке железной дороги. В самоходке Пантелеева трещала и шипела рация. Реутов спрашивал, где они находятся.

– В трех километрах от железки…

– Чего тогда телитесь? Вперед!

– Уже двигаемся. Пришлите санитаров. Слева от проселка песчаная грива. Там раненые и погибшие.

Говорить о потерях не имело смысла. Осталось семь машин и три километра до железной дороги. Возле переезда разглядели дот и замаскированную в капонире пушку. Не желая нести новые потери, Пантелеев приказал уничтожить их тяжелыми снарядами «зверобоев».

Вскоре вышли к разъезду «тридцать восьмой километр», где стоял всего один дом путевого обходчика, и заняли оборону. Десантники, как всегда, искали трофеи. Возле разбитого дота и засыпанного землей орудийного капонира лежали несколько убитых немцев. За насыпью расстилалась степь, а впереди на горизонте поднималась полоса дыма.

– Что, Орел уже? – спросил кто-то из десантников.

– Нет, дяденька, Орел в другой стороне, – показал направление мальчишка лет двенадцати.

– Ты как здесь оказался?

– Живем мы здесь. Маманя – путевой обходчик, а мы с братом пришли одежкой у фрицев разжиться. Можно?

– Быстрее только, – поторопил мальчишек лейтенант Звонарев. – Как бы снова бой не начался.

Показался состав, который, разглядев танки, остановился и медленно попятился назад. По нему открыли огонь, подожгли несколько вагонов, паровоз, окутанный клубами пара, кое-как потащил состав в обратную сторону.

Через некоторое время немцы подтянули танки и попытались вытеснить русских с разъезда. Завязалась перестрелка. Рискнувший подойти ближе тяжелый Т-4 подожгли, он горел метрах в пятистах посреди степи. Остальные вели частую стрельбу, спрятавшись в мелких укрытиях.

– Когда наши подойдут? – нервничал Лученок. – Соберут фрицы кулак покрепче и перебьют нас.

Снаряд прилетел из-за жидкой лесополосы и пробил броню «зверобоя». Чистяков потерял сознание и очнулся, когда его уже вытащили из дымившейся машины. Нестерпимо жгло плечо и ноги.

Рядом сидел, привалившись к стене дома, Вася Манихин. Перевязанная нога была вытянута вперед. Увидев, что лейтенант пришел в себя, протянул фляжку.

– Выпей грамм сто. А Костю Денисова наповал, – сказал он, но в голосе особой печали не слышалось.

Заряжающий был рад, что сумел выбраться из машины, впереди санбат или госпиталь. Не надо ходить в атаку и прислушиваться к вою снарядов.

– Сейчас санитарная машина придет. Отвезем вас в санбат, – присел рядом с Чистяковым капитан Пантелеев. – Ты как себя чувствуешь?

– Ничего, – отозвался Саня. – В сон только клонит.