«Зверобои» штурмуют Берлин. От Зееловских высот до Рейхстага

А ведь Никиту ждет вся его большая семья, и несколько дней назад он наконец получил от них первое письмо, первую весточку за три с половиной года.

Танки и тяжелые самоходки пока молчали, они ждали, когда появятся цели. Атаку поддерживали лишь несколько ручных пулеметов. Впереди споткнулся и упал десантник. Никита нагнулся, чтобы помочь. Успел разглядеть разодранный на боку бушлат и клочья окровавленной ваты.

Зосимова толкнул в спину сержант.

— Вперед, не задерживайся. Ему санитары помогут.

А через минуту ударили сразу три немецких пушки, и следом звонко захлопали танковые орудия. Светящая жаром бронебойная болванка, рассекая воздух, с воем пронеслась метрах в пяти от Зосимова. Пучок сжатого воздуха толкнул его. Показалось, что он даже ощутил жар раскаленного металла.

Спасаясь от пулеметных трасс, десантники ложились на землю, некоторые прятались в низинах. Деревья здесь почти не росли, а кусты оставались по-зимнему голыми и не могли служить защитой.

Зосимов лежал у подножия такого куста на пригорке. В нескольких шагах от него ворочался раненный в ноги десантник. Никита дал одну и вторую очередь наугад, приподнялся, хотел подползти к раненому.

Пулеметная трасса пронеслась над головой, брызнули срезанные прутья. Немец повел трассу дальше и перехлестнул раненого. Тело дернулось, из шинели полетели клочки.

«Господи, помоги», — шептал Зосимов и нажимал на спуск.

— Вперед! — простуженно кричал взводный. — Все вперед!

Десантники поднимались и снова делали перебежки. Все понимали, что на голых буграх задерживаться нельзя. Пулеметы простреливают их вдоль и поперек.

«Тридцатьчетверка» вела огонь на ходу из орудия и обоих пулеметов. Это прибавило решимости, и десантники сделали новый рывок. Сержант, командир взвода, снова оказавшийся рядом с Никитой, скалил зубы в усмешке:

— Страшно? Бежим следом за танком. Не отставай.

Танк казался надежной защитой, к ним присоединились еще с полдесятка десантников. Бежали, не замечая выхлопов дыма.

Самоходку Чистякова, которая шла следом, сильно встряхнуло. Лязгающий удар снаряда сбил с ног Василия Манихина. Наводчика Колю Марфина ударило о резиновый край прицела и рассекло бровь. На его место сел Александр.

— Семьдесят пять миллиметров! — выкрикнул Манихин. — «Гадюка» бьет.

— А может, танк, — простонал Марфин, зажимая ладонью лицо, по которому струйкой стекала кровь.

Механик Савушкин вел машину зигзагами, опасно наползая гусеницами на край расчищенного саперами прохода. Он боялся следующего попадания снаряда и нервничал. А тут еще минное поле с обеих сторон, до которого расстояние — считаные метры.

— Мишка, стой! — скомандовал Чистяков. — Стой, тебе говорят.

Он не видел цели, тряска мешала ему. И вообще, следовало оглядеться. Шагах в сорока стоял танк с развороченной гусеницей и срезанным подкрылком. Башенное орудие посылало снаряд за снарядом, а механик рывками уводил машину с линии огня.

Саня Чистяков увидел главную цель. Серую коробку дота, откуда торчал ствол орудия. Это была не «семидесятипятка», а что-то более серьезное. Наверное, противотанковое орудие «восемь-восемь».

— Стреляй, командир, — громко и пронзительно кричал Миша Савушкин. — Оно сейчас нас уделает!

Голос сорвался, и обычно хладнокровный механик хрипел что-то невнятное. Его можно было понять. В рассветном тумане они сблизились метров на триста с орудием 88 миллиметров, упрятанным в железобетонную коробку, которая пробьет их самоходку насквозь.

Но от напряжения или страха старшина Савушкин не понимал, что они находятся вне зоны обстрела этого шестиметрового орудия. Узкая амбразура смотрела на равнину и дорогу перед оврагом.

Внутри дота имелось какое-то пространство, чтобы развернуть орудие и обстреливать подходы с фланга. Однако в горячке старшина загнал самоходку едва не на тыльную сторону холма. Повезло, что не наткнулись на мины.

Зато это мощное орудие дотянулось до подбитой «тридцатьчетверки», посылающей в него снаряд за снарядом. Дот окутался облаком серой цементной пыли от попаданий танковых фугасов, но пробить бетонную стену они не могли.

Немецкое орудие с длинным набалдашником дульного тормоза поймало на самом краю разворота упрямый русский танк. До башни не дотянулось, но врезало болванку в нижнюю часть корпуса между люком механика-водителя и гусеницей.

Удар был сильный. Сорвало с креплений и перекосило массивный передний люк, порвало гусеницу и смяло два колеса. Гореть там было нечему, машина весом тридцать две тонны завалилась на правый бок.

Все это отчетливо видели Миша Савушкин и радист Линьков. Чистякову некогда было глядеть по сторонам, он подводил прицел гаубицы-пушки к амбразуре. Выстрел!

Фугасный снаряд ударил в лобовую часть дота под острым углом и взорвался в воздухе, отрикошетив от стены. Манихин лихорадочно перезаряжал орудие, а лейтенант Воробьев на своей самоходке намеревался подойти ближе и врезать по амбразуре точнее.

— Линьков! — кричал радисту капитан, не отрываясь от прицела. — Пусть Воробьев остается на месте и не лезет вперед.