На ранчо работники ухаживали за скотом, мексиканцы убирали пшеницу и виноград, за всем этим следил отец. Но среди них не было ни одного человека, который бы любил эту землю так искренне, как она или ее отец, Тэд Уайтт. Ее брат Джед, окончив школу, начал помогать отцу, но в шестнадцать лет ему больше нравились другие занятия: например, взять отцовский автомобиль и прокатиться с друзьями в Напу, которая была почти в часе езды от их родного Джим-Тауна. Он был симпатичным парнем, с такими же, как у отца, темными волосами. И так же прекрасно умел укрощать диких лошадей. Но ни в нем, ни в его сестре Бекки не было и намека на ту лирическую красоту, которая в полной мере была присуща Кристел. Сегодня Бекки выходила замуж, и Кристел прекрасно знала, что их мать и бабушка уже хлопочут на кухне. Она слышала их голоса, когда сама тихо кралась по дому, чтобы убежать сюда и посмотреть, как из-за гор поднимается солнце. Она начала медленно переходить горную речку, чувствуя, как от ледяной воды, доходящей до бедер, немеют ноги и пощипывает коленки. В тишине летнего утра раздался ее громкий смех, когда она стянула через голову хлопчатобумажную ночную рубашку и бросила ее на берег. Она знала, что никто не сможет увидеть ее, грациозно стоящую посреди потока и даже не сознающую, как завораживающе она красива – юная Венера, выходящая из горной речки посреди Александровской долины. Издалека ее можно было принять за взрослую женщину, когда она, придерживая одной рукой на макушке длинные белокурые волосы, медленно опускалась и ледяная вода омывала каждый изгиб ее прекрасного тела. Только ее близкие и знакомые знали, как она молода. Незнакомцу она показалась бы вполне взрослой, восемнадцати – двадцатилетней женщиной с прекрасной фигурой. На мир она смотрела огромными голубыми глазами. Она весело зажмурилась, глядя на восходящее солнце, и в его лучах ее изумительное тело казалось вылепленным из нежно-розового мрамора. Но она не была женщиной, она была еще совсем ребенком, четырнадцатилетним ребенком. Только этим летом ей должно было исполниться пятнадцать. Она рассмеялась, представив себе, как они будут искать ее, как зайдут в комнату, чтобы поднять с постели и отправить на кухню; как, обнаружив, что ее нет, разозлится сестра, а бабушка в раздражении зашамкает беззубым ртом. Как всегда, она опять сбежала от них. Это было ее любимым занятием: ускользнуть от повседневных обязанностей и убежать, затеряться где-нибудь на ранчо, пробираясь сквозь высокую траву, или спрятаться в лесу от зимнего дождя, или скакать без седла на лошади, напевая себе под нос, до самых холмов, посещать те укромные уголки, которые она примечала во время их с отцом длинных прогулок. Здесь она родилась, и однажды, когда она будет совсем старой, такой, как бабушка Минерва, и, может, даже еще старее, она умрет здесь. Она любила ранчо и эту долину всем сердцем, и эту любовь унаследовала от отца. Так же, как и он, она радовалась этой плодородной земле, сочной зелени, покрывавшей, словно ковром, весенние холмы. Она улыбнулась, заметив стоящего неподалеку оленя. Это ее мир, и для Кристел нет врагов в этом мире, нет никакой опасности и тайных страхов. Она сама часть этого уголка природы и ни на минуту не сомневалась, что ее здесь не может поджидать никакая опасность.
Все еще не отрывая взгляда от восходящего солнца, она медленно двинулась к берегу, легко ступая длинными ногами по острым камням, и, дойдя до своей ночной рубашки, подняла ее и легко надела через голову. Ткань тут же прилипла к мокрому телу, а белокурые волосы рассыпались по спине. Жаль, но она знала, что ей пора возвращаться, ведь домашние наверняка уже в ярости. Мать уж точно нажаловалась отцу. А ведь вчера она помогала готовить двадцать четыре яблочных пирога, пекла хлеб, разделывала цыплят, следила за тем, как коптятся семь окороков, и начиняла базиликом и грецкими орехами бесчисленное множество огромных сочных помидоров. Всю свою часть работы она сделала, теперь все, что ей оставалось, – беспокоиться и путаться у всех под ногами да еще слушать, как Бекки орет на брата. А для того чтобы принять душ, одеться и явиться в церковь к одиннадцати часам – на это у нее есть масса времени. Ее присутствие в доме вовсе не обязательно, им только кажется, что она нужна им. Ей гораздо больше хочется побродить по полям или поплескаться в горной речке этим солнечным утром. Воздух между тем уже начал прогреваться, а утренний ветерок почти стих. Да, для свадьбы сестры день просто отличный.
Она уже видела вдалеке их дом, когда услышала визгливый голос бабушки, зовущей ее с крыльца кухни: «Кри-и-сте-ел!» Ее имя, казалось, эхом отдается по всей долине, она засмеялась и помчалась к дому – длинноногая девочка с развевающимися за спиной волосами.
– Кристел!