Звезда Аделаида - 2

Сразу же после соития он вспомнил о сыне Квотриусе - любимом своём отпрыске, и стыд охватил его - спросонья возлёг с рабыней вместо того, чтобы проведать его, сына своего возлюбленного!

У Квотриуса снова-здорово началась горячка, он не узнал ни отца, ни, позже, врачевателя, ни самого Северуса, но, тем не менее, звал в призрачном бреду, несуществующих видениях только его.

- Се-э-ве-э-р-у-у-с-с! Пить!

Молю тебя, пить!

- Квотриус, - отвечал взволнованный Северус, - потерпи, лекарь сказал, что не надобно тебе покуда воды. Потерпи немного, отдохнёшь и ты! Осталось немного, и скоро вожделенная жидкость польётся тебе в рот! Вот ещё немного горячка спадёт, и можно будет пить воду из источника, сколько захочешь, правду говорю тебе я! Чистой во… О, прости, не стоит сейчас о воде.

Формеус только хотел было обругать Северуса за «воровство» тряпицы со средствами врачевания, но увидев ровный шов, какой у него никогда не получался, изумился мастерству старшего сына Снепиуса. Ограничился он тем, что не сказал ничего насчёт копания в его сундучке - знал, что был в отключке, не добудиться, а рану зашивать действительно следовало. Врачеватель только протёр гной куском чистого полотна, смоченного в ышке бяха, но остался понаблюдать за пациентом, и, к чести его надо сказать, не сразу был таков, проделав сие действие, не очень-то необходимое раненому. По правде говоря, вовсе не нeобходимое, а проделанное лишь для проформы.

- Одно хорошо - лазутчик гвасинг не пропорол лёгкое, всадив кинжал, как вор, в спину, не на полную длину лезвия, иначе не быть Квотриусу в живых, - думал Формеус. - Торопился дикарь, вот и повезло молодому всаднику, а теперь мучайся лишь от того, что не вовремя захотелось, вот и вышел по нужде великой… На свою, не то, чтобы головку, но голову. Господи Бог мой Иисус Христос, спаси и помилуй поганого всадника смиренного, никогда не дававшего волю себе надругаться над униженными, обращаемыми в рабство долгое, пленниками сего! Уж больно молод он, что б помирать, вот так, как я, практически без причины! Ну, вышел не вовремя, а лагерь-то продолжал быть под охраною. Если только со стороны убитого Руоднэ подобрался. Да, точно со стороны Руоднэ, с той же стороны помогал ему некий лазутчик злонамеренный!

Ночью Снейп второпях позабыл уничтожить пятно крови перед пологом шатра, но кровь почти полностью впиталась в землю, а остальное затоптали многочисленные, в том числе, и непрошенные, но обязательные посетители, вроде отца Квотриуса, непреложные, но предсказуемые посетители, совершенно ненужные ни Квотриусу, ни ему, Северусу Ориусу Снейпу. Нет, профессор за всеми этими Снепиусами Северусами Малефициями ни разу не забывал своего истинного имени тринадцатого, несчастливого графа Снейп. Он не мог забыть «той», настоящей его реальности

Но тут действительность происходящего снова притянула его к здешней почве и сказала: «Сидеть!«…

- Се-ве-ру-у-с-с! Во-о-ды-ы! Жарко!

Спина горит! Что со мной?

- Ты ранен, возлюбленный мой брат, звезда моя нездешняя. Разве ты забыл об сём факте, прискорбном для нас обоих?

- Я помню что-то о каких-то чёрных глазах, вобравших в себя всё звёздное мерцание. Но так ли сие?

- Да, и сии глаза суть твои, они действительно просияли светом звёзд в ночь тёмного и одновременно светлого ещё августа!

- Августа? Ты говоришь о Божественном Кесаре* ?

- Нет, любимый, я говорю о месяце года, одном из тринадцати. Ты не говори ни о чём, просто полежи, может, твоя боль уймётся, и Морфеус примет тебя в свои объятия.

- Я не помню… такой боли. Мне не было так больно ночью… Боль была… острая, но… не жгучая. А ещё ты зашивал мне рану - ведь было сие, правда? Не привиделось ли мне сие в горячечном бреду?