Звезда Аделаида - 2

А губы его, Сева, сегодня сотворили поистине великое волшебство без чародейской палочки - она оказалась ненужной в делах любовных. Вкус губ этих отдавал отчётливой мужской страстью к нему, юноше Гарри, чувством, неизведанным им, но вдруг проникшем и заполонившем всё, что было у него в распоряжении, но перешло по негласному закону к любимому волшебнику, волшебнику сильному, сильнее, чем Гарри стократ - разум, тело, сердце и душу.

Ведь давно уже подсмотрел Гарри за Северусом и безумным ещё, но полным неистовства любовного, как сказали бы о женщине - бешенства матки, как сказать о мужчине, Гарри не знал - Квотриусом, как мужчины делают… это - любят друг друга. И вначале испугался он любви… такой, показавшейся ему развратной, грязной какой-то, но приглядевшись, решил, что эти переплетающие в любовных объятиях мужчины поистине прекрасны. Ибо такова суть однополой мужской любви.

Тело же Северуса, тонкое, белое, такое нежное даже на взгляд, оказалось настоящим магнитом для неискушённого в делах амурных, знавший только поцелуи да шлёпанье по заду, Гарри. Он так устал томиться не имеющей большего выхода любовью, а теперь пришла ещё и страсть, непрошенная, неведомая, пугающая. Гарри не знал, что делать со своим телом, вдруг преисполнившимся некоей невыносимой тяжести…

А сегодня у него был воистину праздник - Северус, его любимый Северус, сам, первым, поцеловал Гарри, хотя вне близости людей, в своей спальне Гарри первым целовал Северуса. И какой же сладкой отравой этот единственный поцелуй оказался. О, эти губы, горчащие и в то же время сладкие, вкус которых Гарри познал уже, но сегодня они были ещё и упоительно терпкими, пахнущими травами, горячими и, как всегда, умелыми! От одного их прикосновения и лишь собственного робкого касания к святыне - сегодня Гарри не осмелился поцеловать, как привык и как хотелось бы, его неприступного Северуса на глазах у окружающих - наполнили Гарри любовию такой… что невозможно было вынести её в одиночестве.

А Северус остался… там, среди потных, похотливых, сплетающихся противоестественно мужчин и худородных женщин, более, нежели он сам - Гарри знал это о рабах о рабынях, и что по ромейским поверьям у закабалённых нет душ - Северус рассказывал об этом, особенно о последнем, смеясь. И любимый Северус смотрел на… это безобразие может, даже наслаждался им. А, может, и сам «развлёкся» со своей страшною, как неведомый, но очень пугающий Мордред (так он должен был выглядеть, по пониманию Гарри в женском облике, а ведь он же принимает его…), женою или какой-нибудь бабой из Истинных Людей.

Гарри обладал чуткостию к невинным, как он сам, девицам и вьюношам, но не почувствовал ни одной честной девушки среди… тех, которые так просто раздвигали ноги перед Господами, словно жаждая взаимности, на самом же деле мысленно молящих своих богов, по рассказу древнего друида племени, в котором прошли четыре года рабства, живущих в берёзовых рощах и высоко на небесах, чтобы их поскорее перестали насиловать… так жестоко.

Гарри же вовсе не был так глуп, каким полагал его до последнего времени и инцидента с лепёшкой, слишком сильно закрутившейся в воздухе от заклинания Невесомости, впрочем, совершенно незаслуженно, Северус, любимый, но… недоступный, далёкий, увлечённый своим, видимо, умелым в любви, в отличие от Гарри, родичем. Всё равно же Квотриусу оставаться в… этом времени, а им с Северусом перемещаться путями неведомыми в… свои же, только одним им знакомым время и пространство.

Эти слова по-английски Гарри уже давно знал и произносил без запинки, а пытаться быть поточнее - хотя, куда уж точнее! - спросить у любимого Северуса - значит, снова выставить себя дураком. Но он знал… чувствовал, что женщины отдаются лишь по сути своей бабьей, всегда, постоянно похотливой, а не по любви. Да и какая, к Мордреду страшному, да ещё Поцелуй Дементора впридачу - любовь может быть между высокорожденными Господами и рабынями?! А… Северус остался там, смотреть, а, может, и развлекаться, хотя на него это и не похоже. Зачем же тогда было ему оставаться на оргию?!

«А кто соблазнит одного из малых сих, верующих в меня, тому лучше бы было, чтобы повесили ему на шею мельничный жернов и утопили в глубине морской!»

Гарри внезапно пришло это воспоминание из проповеди пастора в большой, светлой церкви, куда его раз пять, не больше, вывозили какие-то близкие родственники. Они вообще имели право, данное им самим Господом, издеваться и над маленьким Гарри, и над Гарри - подростком, чем они и занимались исправно, то по очереди, то вдруг, сообща, всем семейством.

Но в этом доме Северуса, лордом в котором он был, в Господа не веровали, и, наверное, поэтому, никто Гарри не притеснял, просто не обращали внимания на «драгоценного гостя Господина дома». Но Гарии вовсе не хотел, чтобы искушающий его одним своим присутствием Северус подвергся такой ужасной участи, чтобы он утонул в море. Северус должен, обязан жить, а вот Гарри…