Звезда бегущая

Ужинать в конце концов сели все-таки на кухне. Пришли туда, начали было, собирать посуду, и, велика же сила привычки, странно показалось тащить все в комнату, накрывать стол в комнате, а не здесь — без всякого праздничного повода. Ну, открыли бы дверь к бабушке — что, разве бы она, действительно была с ними? Нет, чего там хитрить. Они за столом, она у себя в постели… Уж лучше на кухне, чего там. Для ужина в комнате душе недоставало  с о б ы т и я, чувства торжественности.

Уже пили чай — по-вечернему жидкий, чтобы не напала бессонница, уже на столе, кроме чашек, сахарницы да вазочки с вареньем ничего не осталось, когда в прихожей раздался звонок. Все недоумевающе переглянулись. Неранний был час. Никого не ждали. Кто это мог быть?..

— Может быть, твой вернулся? — с нажимом на «твой» высказала матери свою догадку Аня.

И всем, и Лиде тоже, показалось, что это единственно правильное предположение. Таким, как Евгений Анатольевич, бывает нужно и дважды и трижды разбить себе нос, прежде чем они окончательно поймут, что перед ними стена.

— Сидите, я сама, — встала Нина Елизаровна.

Лида с Аней услышали щелк замка, дверь открылась, но вместо одного мужского голоса, как они ожидали, раздались два, и эти голоса заставили их тут же подхватиться со своих мест и броситься в прихожую.

Там уже, переступив, порог и прикрыв за собой дверь, стояли Миша и Андрей Павлович. Причем Миша впереди, а Андрей Павлович позади, поддерживая Мишу за локти, словно бы он прикрывался им как щитом.

— Ах, женщины, ах, женщины! — увидев Лиду с Аней, вместо приветствия, с обычной своей веселой напористостью, проговорил Андрей Павлович. — Что же это вы молодого человека на улице морозите? Нехорошо. Подкатываю к подъезду, никто не ждет, не встречает, вдруг — ба! знакомые все лица! Нехорошо.

— Мишка! Ты возле дома здесь был? — удивленно воскликнула Аня. — Чего ты здесь делал?

Миша будто не услышал ее вопроса.

— А мне сказали, что ты себя плохо сегодня чувствуешь…

Он, как и Андрей Павлович, не поздоровался ни с нею, ни с Лидой, но в отличие от Андрея Павловича, как-то уж слишком, пожалуй что, лихорадочно оживленного, он, наоборот, был словно бы заторможен, напряженно, неестественно деревянен.

— А кто это тебе сказал, что плохо себя чувствую? — враз встревожась, спросила Аня.

— Это я сказала, — вмешалась в их разговор Лида. — Миша звонил по телефону, хотел тебя увидеть, и я сказала, что ты сегодня не можешь. И Миша вроде бы понял. — Произнося эту последнюю фразу, она перевела взгляд на него. — Вы напрасно поднялись, Миша. Бывают обстоятельства… без причины я бы вас не просила.

Миша, слушая ее, как бы согласно кивал.

— Так конечно… ну да… вот именно что причина… — вставлял он в паузы между ее словами.

— Слушай, Мишк, я ничего не понимаю! — снова воскликнула Аня. — Ты тут, возле дома, что ли, ходил?

Нина Елизаровна, все это время с недоумением переводившая взгляд с Ани на Лиду, с Лиды на Мишу, решила, что подошла пора изменить ситуацию:

— Вы очень вовремя пришли, Андрей. Очень вовремя, Миша. — Голос ее был так же жизнерадостен и полон сил, как во время телефонного разговора с подругой. — Мы тут как раз чай пьем. Припозднились с ужином, и вот только что. Лидочка, пойдем приготовим там все. Анечка, а ты раздевай гостей и проводи на кухню.

Лида дернулась было перебить Нину Елизаровну, хотела что-то сказать, взглянула на нее, взглянула на Андрея Павловича — и остановилась, решила, видимо, пусть будет, как предложила мать. Нина Елизаровна еще рассыпалась в светских любезностях, а она уже ушла на кухню.

— Мишк! Так ты чего тут? — спросила Аня, едва Нина Елизаровна вслед за Лидой оставила прихожую. — Так неожиданно!

Миша между тем не торопился раздеваться.

— А ты ничего, вроде здоровая… — как-то странно оглядывая ее, сказал он.

— А с какой стати я должна больной быть? — Анино удивление из-за свойственной ей вообще вызывающей манеры говорить прозвучало с некоторой агрессивностью.

— А чего тогда сестра твоя говорит: плохо себя чувствует?

— Плохо себя чувствовать — разве обязательно больной быть? Можно быть не в духе, расстроенной…

— Это с чего это ты расстроенная?

— Мишк! Ты чего? — напряженный, затаенно-недоброжелательный тон Миши был непонятен Ане и пугал ее. — Какая тебя цеце укусила?

Но Миша будто не слышал ее.

— А я ее берег… деликатничал, — все так же странно, словно какой неодушевленный предмет, оглядывая Аню, проговорил он. — Чистенькая такая девочка… снежок прямо такой беленький…

— Молодой человек, молодой человек! — Андрей Павлович, пока Аня с Мишей вели этот непонятный разговор, не особо прислушиваясь к нему, разделся, причесался перед зеркалом и вот тут-то, отправляя расческу в карман, уловил смысл последних Мишиных слов во всей их ясности. — Я вас привел, я, так сказать, ответствен — блюдите приличия! Приличия не роскошь и не средство передвижения, а основа человеческих отношений. А, каково? — Андрей Павлович коротко посмеялся. — Дарю вам, между прочим, великодушно свою максиму. Пользуйтесь!