Звезда бегущая

Кодзев закончил писать, закрыл авторучку, сунул ее в карман халата, выставив наружу изогнутый хвостик желтого блестящего зажима, подул на бумагу, чтобы поскорее высохли чернила, и встал.

Прищепкин невольно подался к нему.

Кодзев хотел, видимо, тоже глянуть в окно, но уловил его движение и остановился, повернулся к Прищепкину.

— Несчетный случай, Владимир Дмитриевич, — сказал он объясняюще и, как Урванцев, когда приглашал заглянуть в ухо на барабанную перепонку или в носоглотку на полипы, называя его по имени-отчеству, будто Прищепкин и в самом деле был коллега, врач, и он объяснял ему все это для возможного совета. — Бревно упало сзади, на тазовую часть. Сейчас он в шоке, ничего не чувствует, но надо срочно везти в больницу, делать рентген.

Прищепкин уловил угловым зрением, что женщина в изголовье мальчика подняла голову и смотрит на него.

— Говорят, надо ехать. А может, не ехать? — сказала она плачуще-обрывающимся, полным горя голосом, и Прищепкин понял, что она к нему обращается, его спрашивает, и вмиг, с острым, саднящим каким-то стыдом понял всю кощунственность своего присутствия здесь.

— Да-а вы знаете… — не смея не глядеть ей в лицо и не в силах встречаться с нею взглядом, бегая глазами по сторонам, проговорил он. — Александр… Александр Петрович, он все правильно решил, он у нас главный… — Ему надо было назвать Кодзева по имени-отчеству, а он не помнил его отчества, осталось в записной книжке, но не заглянешь, и назвал первое, пришедшее в голову.

Женщине, однако, было не до их отчеств.

— Везти-и, значит?.. — протянула она, качая головой, слезы выкатились у нее из глаз, и она, кривя губы, быстро утерла щеки запястьем.

— Едет! — сказала от окна Костючева. — По-моему, едет, сюда заворачивает. Тот же автобус, что нас вез.

Кодзев подался к окну. Прищепкин освобожденно прошел следом за ним — к крыльцу подъезжал, развернулся боком и замер тот самый утконосый автобус, что вез их сюда. Дверца его распахнулась, и из нее выскочил, взлетел на крыльцо одним махом Воробьев.

— Пришла машина, — поворачиваясь от окна, сказал женщине Кодзев. — Поедете?

— Ой, ну так а как же! — враз опять переполнясь слезами, ответила она. — Только… — Она поглядела на себя. Видимо, она имела в виду, что совсем не в той одежде, чтоб ехать.

— Нет, — отказывающе махнул рукой Кодзев. — Машина пришла — и сейчас же поедет. Каждая минута дорога.

Дверь в зал распахнулась, колыхнулись простыни, в кабинет вошел Воробьев.

— Все, готово, — сказал он Кодзеву. В голосе его билась тугая, ненормальная звонкость. Прищепкин заметил: он почему-то старается смотреть мимо Кодзева. — Смену уже привезли, автобус свободный, и шофер согласился. Задержался — искать его пришлось, дома уже был, к нам, кстати, собирался. Между сиденьями для больного мы брезент натянули, чтобы в дороге амортизировало.

— Все правильно, молодец, — одобрил Кодзев. — Давай на доску его.

Прищепкин увидел: сбоку окна у стены стояла, оказывается, гладильная доска, та самая, на которой сегодня после бани все по очереди гладили себе халаты, рубашки, платья.

Кодзев с Воробьевым положили доску на стол рядом с мальчиком, переложили мальчика на нее, подсунули ему под голову свернутый халат, подсунули под колени еще один, с чем-то внутри для большей пухлости, и прибинтовали к доске ноги мальчика в щиколотках, а затем, сложив ему крест-накрест руки внизу живота, прибинтовали к доске и там.

— Вынесете, поможете? — попросил Воробьев, обращаясь к Прищепкину. И, уже на ходу, уже через плечо, бросил Кодзеву, все так же не глядя на него: — Я у Светы шприцы возьму. Она мне стерилизовала.

Прищепкин знал: Света — это педиатр Кошечкина. И в самом деле, такого ласково-вкрадчивого, с щурящимися в улыбке глазами, впрямь кошачьего облика женщина лет тридцати, у них с Воробьевым роман, слопала кошечка воробья, просвещая его, сказал Урванцев.

— Конечно, помогу, идите, — успел сказать Прищепкин в спину Воробьеву. Он обрадовался, что ему есть дело. Получалось, не напрасно все-таки торчал здесь.