Спустя два часа, они увидели берега Венесуэлы.
Ветер стал мягче, и тримаран заметно сбавил скорость. Он одолевал теперь за час не более пятнадцати миль, и Олег вместе с Александром Павловичем весь день беспрерывно меняли курс, направляя судно искать ветер то как можно дальше от берега, то приближаясь к нему почти вплотную, на сколько позволяли условия регаты.
Из-за страшной духоты даже вечером никто не хотел выходить на палубу. Температура воздуха за пределами внутренних загерметизированных помещений корабля всю ночь не спадала ниже тридцати пяти градусов, а влажность его ощущалась просто физически. Все четверо за ночь по несколько раз освежались под душем. Их примеру охотно следовал Джек. Постояв несколько секунд под прохладными струйками воды, он старательно отряхивался, а потом с важной медлительностью вышагивал к Тане за занавеску и укладывался на ее постели калачиком.
Только утром следующего дня они вышли на траверс Джорджтауна — столицы Гайаны — одного из крупнейших портов атлантического побережья Южной Америки. Но здесь ветер совсем обессилел, и судно почти застыло на месте. Не будь сильного северо-западного пассатного течения, они хоть понемногу, но продвигались бы вперед. Однако силы ветра едва хватало, чтобы противостоять течению, и они покачивались на легких, почти невидимых волнах в миле от берега, на виду у проходящих в порт кораблей.
Индикатор отсчитывал час за часом, а «Семен Гарькавый», словно привязанный к невидимому якорю, ни на метр не продвинулся вперед.
— Как на эскалаторе в метро, когда ступени его бегут вниз, а ты непременно хочешь подняться по ним вверх, — бурчит Сережа, помогая Тане после обеда убирать и мыть посуду. — Все силы, кажется, вкладываешь, а толку — ни на грош.
Поднявшееся в зенит солнце печет немилосердно.
Мальчик такого еще не видел. Да и не только он. Совершенно нет тени! Так, тонкие полоски на палубе под парусами. И все.
На палубу невозможно ступить босыми ногами — такая раскаленная. Вода за бортом точно кипяток. Да и внутри гондолы жарко, хотя и не так душно, как за ее стенами. Кондиционер удерживает температуру в отсеках на уровне двадцати восьми градусов. Но и ему трудно, особенно днем. Все чаще и чаще автоматика отключает агрегат для охлаждения. И тогда стрелка на термометре быстро ползет вверх. Но через каких-нибудь четыре-пять минут кондиционер снова начинает работать, и по кубрику, коридорам и рубке управления прокатывается волна свежего прохладного воздуха.
— Для плавания в тропиках нужно иметь на борту два кондиционера, сказал Олег Александру Павловичу. — Да и мощность каждого следует увеличить в полтора-два раза.
Винденко молча кивает. Он весь — внимание. Мысль работает с огромным напряжением: ему, старому морскому волку, никак не хочется проиграть эту первую шахматную партию молодому капитану. И победа, казалось, совсем близка. Четырьмя блестящими, по его мнению, ходами коня и королевы он наголову разбил испанскую защиту черных. Еще два-три хода и…
Но, видимо, он увлекся легкой добычей. Его королева оказалась запертой, а король на своем правом фланге попал в жесткие тиски двух тур черных, стоящих на одной линии под прикрытием офицера и королевы. У него в наличии семь пешек и все без исключения фигуры.
Но белые проигрывали. До мата оставалось в лучшем случае три хода.
Александр Павлович вздохнул и тихонько положил своего короля на доску.
— Сдаюсь. И как это я проморгал? — недоумевает он. — Только и делал что брал ваши фигуры и пешки… Увлекся тактическим успехом, а о стратегии забыл. И поделом наказан! Еще одну?
— Пожалуй, — кивнул Олег. — Надо же вам дать возможность реабилитироваться в собственных глазах. Да и мальчишка засмеет. Как меня.
Блиц-турнир придумал утром Сережа.
— Чего зря время терять? Давайте примеряемся. Увидим, кто что может. По паре партий без зачета сыграем, а потом уж — серьезно, как на чемпионате мира, — уговаривал он взрослых.
Безнадежно проигрывая Олегу, Сережа в последний момент каким-то образом ухитрился залезть в пат и потом от радости долго хлопал в ладоши, аплодируя сам себе. Ведь в конце концов он выиграл эту свою первую партию у доктора физико-математических наук! А после двухчасовой упорной борьбы с Александром Павловичем охотно согласился на предложенную им ничью и пошел в кубрик заниматься с Таней испанским.
В разгар второй партии к «Семену Гарькавому» подошел катер Аксенова. Комиссар был непривычно хмурым. Оба глаза его часто моргали.